– Прекрасно!

Неожиданно он коснулся рукой ее щеки. Петушиная шпора легонько задела ее нижнюю губу.

– Вы и я, – сказал Батчер. Он заглянул ей в лицо. – Никого больше здесь нет. Только вы и я. Но кто есть кто?

Она кивнула, щека потерлась о его пальцы.

– Вы получили идею, – его грудь холодила; рука была теплой. Она накрыла его ладонь своею. – Иногда вы пугаете меня.

– Я и меня, – сказал Батчер. – Только морфологическая разница, да? Мозг понимает что было раньше. Почему вы пугаете меня иногда?

– Пугаюсь. Морфологическая коррекция... Вы пугаете меня, потому что грабите банки и втыкаете нож в глаза людям, Батчер!

– Почему вы пугаетесь я?.. Коррекция, меня?

– Потому что это нечто такое, чего я никогда не делала, не хочу и не могу сделать. А вы мне нравитесь, мне нравятся и ваши руки на моих щеках, поэтому, если вы вдруг решите всадить мне в глаз нож, то что же...

– О, вы никогда не всадите нож в мой глаз! – сказал Батчер. – Я не должен бояться!

– Вы можете изменить свой мозг.

– Вы не хотите, – он пристально посмотрел на нее. – Я на самом деле не думаю, что вы хотите убить меня. Вы знаете это. Я знаю это. Это что‑то другое. Почему я не говорю вам еще другого, что испугало бы меня? Может вы видите что‑то такое, что хотите понять? Мозг не глупый.

Его рука скользнула на ее шею, в его озадаченных глазах была забота.

Она уже видела это выражение в тот момент, когда он отвернулся от мертвого зародыша в биологической лаборатории.

– Однажды... – медленно начала она. – Ну, это была птица...

– Птицы пугают меня?

– Нет. Но эта птица испугала. Я была ребенком. Вы ведь не помните себя ребенком? Для большинства людей многое из того, чем они становятся, когда взрослеют, закладывается с детства.

– И у меня тоже?

– Да. И у меня тоже. Мой доктор приготовил эту птицу мне в подарок. Это был говорящий скворец, он умел говорить. Но птица не понимала того, что говорит, она просто повторяла, как магнитофон. А я этого не знала...

Много раз я узнавала, что люди хотят сказать мне, еще до того, как они раскрывали рот. Я не понимала этого раньше, но здесь, на «Тарике», я осознала, что это похоже на телепатию... Ну, эту птицу дрессировали, кормя ее земляными червями, когда она повторяла все правильно. Вы знаете, какими большими бывают земляные черви?

– Такими? – он развел руки.

– Верно. А некоторые даже на несколько дюймов больше. А сам скворец длиной восемь‑девять дюймов. Иными словами, земляной червь может достигать почти длины скворца. Птицу научили говорить: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива». Но для ее мозга это означало только грубую комбинацию зрительных и вкусовых ощущений, которые приблизительно можно было перевести так: «Приближается еще один земляной червь». Поэтому, когда я вошла в оранжерею и поздоровалась с птицей, а та ответила: «Здравствуй, Ридра, какой хороший день, как я счастлива», я не могла не понять, что она лжет. Приближался еще один земляной червь, я могла видеть его и обонять, и он был размером в мой рост. И предполагалось, что я его съем... У меня была истерика. Я никогда не говорила об этом доктору, потому что до сих пор не могла точно выразить, что произошло. Но даже сейчас, вспоминая об этом, я чувствую отвращение.

Батчер кивнул.

– Покинув Реа с деньгами, вы в конечном счете оказались замурованным в пещере, в ледяном аду Диса. На вас нападали черви двенадцати футов длиной. Они дырявили скалы кислотной слизью, которой смазана их шкура. Вы обжигались, но убивали их.