Цепь разомкнулась. Слезы высыхают,
Шипя, на том, что прежде было сердцем
И вырвано отныне из груди –
Из груды опаленного металла.
Вот медленно с тяжелым стуком на пол
Легли осколки ребер, плеч и бедер.
Они проснулись.
Мы проснемся,
Когда сумеем повернуться до конца
Захлебываясь кровью, из утробы
Своей он вырвался на мокрый пол,
Рождаясь.
М. Х. «Темный двойник»
Глава 1
– Мы только что миновали зажим, Ка'итан. П'о этому п'оводу можем вып'ить?
Голос Ридры:
– Нет.
– Как вы себя чувствуете? Мне кажется уже все в п'орядке.
Голос Ридры:
– Голова цела. Руки‑ноги на месте.
– Ха? Эй, Б'атчер, п'о‑моему она разучилась говорить?
Голос Батчера:
– Нет.
– Оба вы кажетесь чертовски веселыми! Не п'рислать ли п'омощника, что'ы он взглянул на вас?
Голос Батчера:
– Нет.
– Отлично. Мы вошли в спокойную область и я могу выключиться на несколько часов. Что скажете?
Голос Батчера:
– А что сказать?
– Хотя бы «спасибо». Вы же знаете, что я парю здесь на хвосте.
Голос Ридры:
– Спасибо.
– Приходите в себя. Оставляю вас одних. Да, простите, если прервал что‑нибудь.
Глава 2
Батчер, я не знала! Я не могла знать!
И эхом в их мозгах пронесся крик: Не могла... Не могла. Этот свет...
Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слова «я», и сказала, что не знаю такого языка; но один такой был, совершенно ясно – Вавилон‑17!..
Конгруэнтные синапсы гармонично двигались, до тех пор пока не возник образ, и она вывела его из себя, увидела его...
...Отбывая заключение в одиночной камере на Титане, он шпорой царапал на зеленой стене поверх непристойностей, написанных за два столетия заключенными, карту, которую обнаружат после его побега и которая уведет преследователей в противоположном направлении; она видела его камеру – четыре фута пространства, – где он был три месяца, пока его собственные шесть с половиной футов не были истощены от голода до сто одного фунта и где он медленно умирал в цепях голода.
На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб; умирать, отличить, брать; цепи, изменения, шанс...
Он взял свой выигрыш у кассира и был уже готов двинуться к выходу по опустевшему ковру «Казино Космика», когда черный крупье преградил ему путь, со странной улыбкой глядя на его мешок, туго набитый купюрами.
– Не хотите ли попытаться еще, сэр? Могу предложить такое, что наверняка заинтересует игрока вашего класса. – Его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с глазированными керамическими фигурками.
– Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру, получаете столько же. Шах дает или отнимает у вас пять тысяч. Мат дает выигравшему тысячу ставок...
Это была игра, чтобы выровнять его чрезмерный выигрыш.
– Пойду домой и возьму деньги, – обратился он к крупье.
Тот улыбнулся и ответил:
– Дом настаивает, чтобы вы играли.
Она следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и... в семь ходов дал компьютеру «детский мат». Они молча выдали ему миллион кредитов – и трижды пытались убить его, пока он добрался до выхода из казино. Им это не удалось, но этот спорт был даже лучше игры.
Наблюдая за его действиями и реакциями в этой ситуации, ее мозг бился внутри него, изгибаясь от боли или удовольствия, которые испытывал он, от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я» – невыразительные, механические, соблазнительные, мифические. |