Она пыталась прервать безудержное кружение.

«...если вы все время понимали Вавилон‑17, – бушевало в ее мозгу, почему вы использовал и его для игры, для ограбления банка, а днем позже вы утратили все и даже не сделали попытки вернуть что‑нибудь себе?»

– Себе? Там не было «я».

Она снова вошла в его мысли и повела его за собой по извивам памяти.

– Свет... вы делаете! Вы делаете! – кричал он в ужасе.

– Батчер, – спросила она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, – на что похож мой мозг в вашем мозгу?

– Яркое, яркое движение! – вопил он в аналитической точности Вавилона‑17, грубый как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, их сочетание, и смещение, и разделение...

– Это значит быть поэтом, – объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. – Но поэт по‑гречески значит создатель  или строитель.

– Вот он! Этот рисунок. Ахххх! – такой яркий‑яркий!

– Такая простая семантическая связь? – она была удивлена.

– Но греки были поэтами три тысячи лет назад, а вы – современный поэт. Вы соединяете слова на больших расстояниях, и их праздник слепит меня! Ваши мысли сплошной огонь, даже тени я не могу схватить. Они звучат как нежная мелодия, которая потрясает меня.

– Это потому, что вас никто и ничто не потрясало раньше. Но я польщена.

– Вы так велики внутри меня! Я вижу рисунок: преступное и артистическое сознание встречаются в одном мозгу с языком, как с нитью, между ними...

– Да, я начала думать о чем‑то вроде...

– Летят мысли, имена Бодлер... Аххх!.. и Вийон.

– Это древние французские по...

– Слишком ярко! Слишком ярко! «Я» во мне недостаточно сильно, чтобы выдержать это. Ридра, когда я смотрю на ночь и звезды, то это всего лишь пассивный акт, но вы придаете всему такую окраску – даже звезды у вас окружены еще более яркими радугами!

– То, что вы воспринимаете, меняет вас, Батчер. Но это вам надо.

– Я должен... свет! В вас я вижу зеркало, в нем смешиваются картины, они вращаются и меняются!

– Мои стихи! – это было замешательство от внезапной наготы.

Определения «я» точные и величественные.

Она подумала:

– Вы зажигаете мои слова значениями, которые только мелькают для меня. Что меня окружает? Что такое я, окруженный вами?

Она видела его, совершающего грабеж, убийство, наносящего увечья, поскольку семантическая важность различия мой  и твой  была разрушена в столкновении синапсов.

– Батчер, я слышала, как оно звучало в ваших мускулах – это одиночество, которое заставило вас убедить Джебела извлечь наш «Рембо», просто чтобы иметь кого‑нибудь рядом с вами, кто мог бы говорить на вашем аналитическом языке. По такой же причине вы старались спасти ребенка, – шептала она.

Образы замкнулись в ее мозгу.

Длинная трава шелестела у плотины. Луна Аленно освещала дивный вечер.

Плейнмобиль гудел, подрагивая мощным мотором. В нетерпении он коснулся рулевого колеса концом левой шпоры. Лилл извивалась около него, смеясь.

– Вы знаете, Батчер, если бы мистер Биг узнал, что вы направились сюда со мной в такую романтическую ночь, он был бы очень сердит. Вы действительно хотите взять меня с собой в Париж, когда закончите здесь свои дела?

Невыразимая теплота смешивалась в нем с нетерпение. Ее влажное плечо под его рукой, ее губы красны. Она собрала свои волосы цвета шампанского высоко над ухом. Ее тело возле него переливалось волнующими движениями, когда она поворачивала к нему лицо.