Если все обстояло благополучно, он поглядывал опять на няньку и повторял: «Хоцю!» Бросив еще беглый взгляд на няньку, он заявлял: «Узьму» и, наконец, докладывал: «Узял!», когда щипцы оказывались уже у него в руках. В следующее за тем мгновение тяжелые щипцы вздымались наверх и с грохотом обрушивались на кота, который с отчаянным визгом и мяуканьем улепетывал куда-нибудь на трех ногах. К тому времени, как Роксана успевала подбежать к своему питомцу, оконное стекло или же лампа оказывались уже разбитыми вдребезги.
Тома осыпали ласками и ухаживаниями, тогда как Чемберс обходился без них. Тома пичкали всякими сластями и лакомствами, тогда как Чемберс питался кашей с молоком, да сбитнем на меду. Вследствие этого Том был болезненным, слабым ребенком, а Чемберс — здоровяком. Из Тома вырос забавный, как называла его Рокси, или, если говорить точнее, капризный, дерзкий мальчишка, а из Чемберса — кроткий, послушный мальчик. Несмотря на замечательно здравый смысл и практичность в обыденной жизни, Рокси была матерью, до сумасбродства влюбленной в своего ребенка и, следовательно плохой воспитательницей. Она в нем души не чаяла, но этим еще не ограничивалась. Вследствие устроеннаго Роксаной обмена, родной ея сын стал барином. Необходимость соблюдать внешния формы благоговейнаго почтения, с которым рабыня должна была относиться к «молодому барину», и стремление усовершенствоваться в выражении этих внешних форм не замедлили обратить соблюдение их у нея в привычку, которая сделалась вскоре автоматической и безсознательной. В качестве естественнаго результата получился тогда следующий факт: обман, сперва предназначавшийся исключительно для других, постепенно перешел в самообман. Притворное почтение сделалось истинным, притворная угодливость — действительною, притворное обожание — настоящим. Таким образом, маленькая и первоначально лишь воображаемая разделительная черта между лжерабыней и лжехозяином, все более расширяясь, превратилась в широкую и совершенно настоящую пропасть. По одной стороне ея стояла Роксана, оказывавшаяся жертвой собственнаго своего обмана, а с другой — родной ея сын, который в ея глазах являлся уже не самозванцем, а настоящим, признаваемым ею барином. Он был ея любимцем, господином и божеством. Все это сливалось в нем в одно целое. Обожая созданнаго ею самою кумира, мать совершенно забывала, кто она такая и кем когда-то была.
Еще в раннем детстве Тому предоставлялось безнаказанно колотить, кусать и царапать Чемберса. Чемберс, в свою очередь, с малолетства уяснил себе, что несравненно выгоднее смиренно сносить подобныя оскорбления со стороны молодого барина, чем платить за них такою же монетой. Немногие разы, когда преследования барича-самозванца выводили настоящаго барича из терпения и заставляли его должным порядком отдубасить юнаго тирана, очень дорого обошлись несовершеннолетнему мальчику-аристократу, обращенному в раба. Ему приходилось нести за это кару не от Рокси, которая ограничивалась лишь строгим выговором по поводу того, что он забывает, кто такой молодой его господин, и в самом крайнем случае срывала свое сердце легкой пощечиной; роль палача принимал на себя непосредственно Перси Дрисколль. Он раз навсегда обявил Чемберсу, что рабу ни под каким видом не дозволяется поднимать руку на своего барина. Чемберс трижды преступил это предписание и был каждый раз немилосердно избит за это палкою родного отца, не догадывавшагося, что колотит законнаго своего сына и наследника. Это послужило юному рабу таким внушительным уроком, что он стал безропотно смиренно переносить со стороны Тома самыя жестокия истязания, не делая уже никаких попыток платить за них тою же монетой.
Вне дома, Чемберс и Том в продолжение всего своего отрочества держались всегда вместе. Чемберс был силен не по летам и прекрасный кулачный боец. Сила у него развилась благодаря простой пище и трудной работе в доме, а в кулачном бою он напрактиковался, благодаря Тому, который его постоянно науськивал на белых мальчиков, которых не любил, но боялся. |