Когда что-либо происходит при непосредственном вмешательстве Провидения, у человека зачастую является сомнение касательно того, в чью именно пользу последовало означенное вмешательство? Так, например, в инциденте с детьми-медведями и пророком более всего фактическаго удовольствия выпало не на долю пророка, а на долю медведей, утоливших свой голод детьми.

Повесть наша должна сообразоваться с обменом, произведенным Роксаной. Мы будем поэтому называть настоящаго наследника аристократической фамилии Чемберсом, а малютку-раба, завладевшаго его титулом Томасом Бекетом, сокращая последнее имя в Тома, для повседневнаго употребления, как делали вообще все окружающие.

С самаго начала своей самозванной карьеры, Том оказался гадким мальчиком. Он то и дело принимался кричать и плакать без всякаго на то основания. Внезапно поднимая целую бурю самаго сатанинскаго характера, он ревел, выл и визжал, словно его собирались резать, а в довершение всего, задерживал свое дыхание. Этот грозный маневр является, повидимому, специальностью младенцев, у которых прорезываются зубы. Малютки, изнемогая в страшных мучениях, кричат до того, что выпускают из легких почти весь воздух, а затем начинают судорожно и безмолвно корежиться и брыкаться в попытках вдохнуть его в себя опять. Губы у ребенка синеют, а широко раскрытый рот кажется уже окоченевшим, обнажая крохотный кончив зуба, едва виднеющийся из нижней окраины раскрасневшихся и распухших десен. Ужасающее молчание длится до тех пор, что постороннему зрителю кажется, будто малютке так уже и суждено задохнуться. Нянька поспешно подбегает к колыбельке с кружкой воды, которую и выплескивает ребенку в лицо. Тогда, словно по мановению волшебнаго жезла, дыхание у ребенка возстанавливается. Легкие его наполняются воздухом и он немедленно же испускает рев, вопль или вой, раздирающий уши слушателя и невольно побуждающий их владельца к произнесению слов, которыя плохо согласовались бы с сиянием святости, еслиб он был окружен таковым. Младенец Том нещадно царапал ногтями всех, кого мог ими достать, и колотил своей погремушкой каждаго, до кого она досягала. Он с визгом требовал, чтоб ему принесли воды напиться, а затем швырял чашку с водою на пол и кричал, чтоб ему принесли еще воды. Все капризы и прихоти ребенка безпрекословно выполнялись, как бы они ни были неудобны и мучительны для окружающих. Ему дозволялось есть все, что угодно, преимущественно же то, что могло причинить желудочное разстройство.

Когда мальчик достаточно подрос, так что мог уже бродить, пошатываясь на ножках, говорить кое-что, коверкая слова, как это принято вообще у детей и составить себе некоторое понятие о целях, которым могут служить руки, он сделался худшим, чем когда-либо, наказанием Божеским для всего дома. Как только он просыпался, у Роксаны не было ни минуты покоя. Он требовал себе решительно все, на чем останавливался его взор, просто-на-просто заявляя: «Хосю!» Такому приказанию немедленно следовало повиноваться. Когда ему подавали требуемое, он, словно в бешенстве, принимался отмахиваться обеими руками и кричать: «Не хосю, не хосю!» но как только предмет его нежелания уносили прочь, принимался с еще большим бешенством орать: «Хосю, хосю, хосю!» Роксане приходилось тогда бежать сломя голову, чтоб принести капризному молодому баричу желанно-нежеланный предмет обратно, прежде чем малютка Том успеет утолить свое поползновение к истерике и накричаться по этому поводу до судорог.

Особенное предположение отдавал он каминным щипцам. Оно обусловливалось тем, что отец запретил ему к ним прикасаться, опасаясь, что мальчик перебьет ими окна и переломает мебель. Как только Рокси отварачивалась от него в сторону, Том тотчас же принимался поглядывать на щипцы и говорить: «Пай ципчики!» Вместе с тем он искоса посматривал на Роксану, чтоб убедиться, следит ли она за ним или нет.