По временам она отрывалась от своих практических занятий и углублялась в исчисление вероятностей.

— Сегодня продадут за кражу денег всех троих наших негров, а вместо них купят других, которые в жизнь свою не видали наших малюток. Все, значит, устраивается к лучшему. Когда я вынесу утром детей гулять, так сейчас же, зайдя за угол, вымажу им ротики вареньем. Тогда ужь никому в свете не распознать, что их подменили. Я буду поступать так ежедневно, — если понадобится, хоть целый год, — пока опасность совсем не минует. Если я кого-нибудь и боюсь, то разве только Мякинно-головаго Вильсона. Его прозвали Мякинной Головой и говорят, будто он набитый дурак. Клянусь Богом, однако, что он ни чуточки не глупее меня. Он самый умный мужчина во всем городе, за исключением разве судьи Дрисколля и, может быть, Пема Говарда. Чтоб ему провалиться в тартарары, этому Вильсону! Меня, признаться, не на шутку пугают проклятыя его стеклышки. Он оченно ужь смахивает с ними на колдуна. Впрочем, где наше не пропадало! На-днях он наверное захочет опять снять оттиски с пальчиков у моих ребятишек. Если он при этом не заметит, что я подменила малюток, тогда уже наверное никто другой этого не узнает и я буду чувствовать себя в совершенной безопасности. На всякий случай, однако, я буду всегда носить теперь при себе лошадиную подкову, для защиты от колдовства.

Само собою разумеется, что у Роксаны не было ни малейшаго основания опасаться новоприобретенных негров. Хозяина ей тоже не зачем было бояться. Одна из его спекуляций угрожала закончиться крахом и он был до такой степени ею занят, что навряд ли видел детей, даже когда и глядел на них. При том же, когда барину случалось входить в детскую, Роксане стоило только заставить обоих малюток расхохотаться. Личики их становились тогда какими-то ямочками, из которых виднелись беззубыя десны. Барин уходил из детской прежде, чем малютки успевали принять снова человеческий вид.

Несколько дней спустя, упомянутая уже спекуляция приняла до такой степени сомнительный характер, что Перси Дрисколль уехал со своим братом-судьею, дабы попытаться как-нибудь покончить ее на месте. Это была спекуляция с земельными участками, неожиданно усложнившаяся процессом. Братья вернулись домой лишь по прошествии семи недель. В этот промежуток времени Роксана успела уже побывать у Вильсона и осталась совершенно довольна своим посещением. Вильсон снял оттиски с оконечностей пальчикове у малюток, подписал под ними имена детей, пометил пластинки «1 октября 1830 г.», бережно спрятал их в свой архив и продолжал как ни в чем ни бывало беседовать с Рокси, которой, повидимому, очень хотелось, чтобы он убедился, до какой степени выросли и похорошели дети за месяц, истекший с того времени, как он снимал в предшествующий раз оттиски с их пальцев. Он безпрекословно признал эти фактическия улучшения и наговорил детям целую кучу комплиментов, вполне удовлетворивших Роксану. Личики у малюток были на этот раз совсем чистенькия, не вымазанныя ни вареньем, ни каким либо иным подобным же гримом, а потому Роксана все время дрожала и страшно боялась, что он вдруг…

Этого, однако, не случилось. Вильсон ничего не заметил. Рокси, вне себя от радости, вернулась домой и раз навсегда покончила со всеми прежними своими опасениями касательно возможности того, что ее как-нибудь уличат в подлоге.

ГЛАВА IV

Адам и Ева обладали многими преимуществами перед современными нам людьми. Главное преимущество наших прародителей заключалось, однако, в том, что им не приходилось страдать от прорезывания зубов.

Когда что-либо происходит при непосредственном вмешательстве Провидения, у человека зачастую является сомнение касательно того, в чью именно пользу последовало означенное вмешательство? Так, например, в инциденте с детьми-медведями и пророком более всего фактическаго удовольствия выпало не на долю пророка, а на долю медведей, утоливших свой голод детьми.