Виноватые рабы, в припадке восторженной благодарности, пали пред ним ниц и принялись целовать ему ноги, восклицая, что никогда не забудут его доброты и будут всегда молиться за него Богу. Они говорили совершенно искренно, потому что хозяин простер свою руку, подобно некоему могучему божеству, и затворил двери ада, грозившия уже их поглотить. Впрочем, и сам Перси Дрисколль знал, что совершил благородный и милосердый подвиг. В глубине души он был очень доволен своим великодушием и вечером записал весь инцидент себе в дневник для того, чтобы заручиться возможностью напомнить его в назидание себе самому, даже по прошествии нескольких лет, в качестве побуждения к новым подвигам человеколюбия и милосердия.

ГЛАВА III

Человек, которому пришлось жить достаточно долго и которому выяснилось, что такое жизнь, знает, до какой степени должны мы быть благодарны Адаму, первому великому благодетелю человеческаго рода. По его милости явилась ведь на свет Божий смерть.

Перси Дрисколль спал сном праведника в ту ночь, когда так великодушно спас домашних своих рабов от переселения в низовья Миссисипи, но злополучная Рокси все время не могла сомкнуть глаз. Роксану охватывал глубокий ужас при мысли о том, что ея ребенок подростет, чего добраго, лишь для того, чтоб быть проданным на какую-нибудь из плантаций в нижнем течении реки. Она чуть не помешалась от страха. Если ей и случалось на мгновение задремать и забыться, то в следующий за тем миг она проворно вскакивала и подбегала к колыбельке своего мальчика, дабы убедиться, действительно ли он еще там. Молодая женщина выхватывала тогда ребенка из люльки, прижимала его к своему сердцу и принималась осыпать поцелуями. В страстных порывах материнской любви она сетовала и рыдала, приговаривая:

— Нет, это им не удастся, ни под каким видом не удастся! Бедная твоя мама скорее согласится тебя убить!

Как-то раз, когда она укладывала своего малютку опять в колыбель, другой ребенок пошевелился во сне и таким образом привлек на себя ея внимание. Роксана подошла к нему и долго стояла перед роскошной его кроваткой, разсуждая сама с собой:

— Чем провинился бедный мой малютка, что ему не суждено быть таким же счастливым, как этому господскому дитяти? Мой мальчик не сделал ведь ничего дурного. Господь Бог был добр к тебе, но отчего Он не пожелал быть также добр и к нему? Тебя ведь никто не может продать на плантации вниз по течению реки. Я ненавижу твоего папашу, потому что он человек безсердечный, по крайней мере, для нашего брата, негров. Я ненавижу его и, кажется, готова была бы его убить! Она немножко помолчала и погрузилась в глубокия думы, а затем снова разразилась громкими рыданиями и отошла от кроватки, заявляя себе самой:

— Да я сейчас же убью моего ребенка! Для него нет другого выхода. Если я его убью, то, по крайней мере, никто не продаст его в низовия плантации! Да, я сделаю это сейчас же, безотлагательно! — Бедная мама убьет своего голубчика, чтобы избавить его от мучений.

Она прижала ребенка опять к своей груди и, осыпая его ласками, продолжала:

— Мамаша сейчас же тебя убьет, так как без этого нельзя обойтись, но ты не думай, голубчик, чтобы она собиралась тебя покинуть. Нет, нет, не плачь, мой дорогой! Мамаша пойдет с тобою. Она убьет также и себя, так что мы умрем вместе! Да, голубчик, ты уйдешь отсюда вместе с мамашей! Мы с тобой оба бросимся в реку и тогда ничто не будет ужь нас больше тревожить. На том свете не станут ведь продавать несчастных негров на плантации в низовья Миссисипи.

Роксана направилась уже к дверям, продолжая ласкать и убаюкивать своего ребенка, но внезапно остановилась на половине дороги. Внимание ея привлекло новое праздничное платье, из недорогаго, но замечательно пестраго ситца, фантастический рисунок котораго сверкал даже при свете ночника яркими разноцветными своими красками.