— Сердечно благодарю вас, мистер Вильсон, — сказала она. — С вашей стороны, очень мило говорить про этих детишек таким образом, потому что один из них просто-напросто негр. Правда, что я сама считаю его прекраснейшим негритенком, но это, без сомнения, мне только кажется, как родной его матери.

— Как отличаете вы их одного от другого, когда оба они раздеты?

Роксана залилась громким хохотом, соответствовавшим ея росту и обяснила:

— Я-то могу еще различить их друг от друга, г-н Вильсон, но готова поручиться, что мой хозяин, Перси Дрисколль, не мог бы этого сделать, даже и для спасения собственной своей жизни.

Побеседовав еще несколько времени с Роксаной, Вильсон раздобыл для своей коллекции оттиски пальцев правой и левой ея рук на стеклянных пластинках, которыя подписал и пометил 1 июля 1830 года. Подобным же образом были сняты оттиски правых и левых рук обоих мальчуганов, помеченные их именами и тем же самым числом.

Два месяца спустя, а именно 3 сентября, Вильсон, снял опять оттиски пальцев Роксаны и обоих ея питомцев. Он говорил, что хочет обзавестись целой серией таких снимков, отделенных друг от друга в периоде детства промежутками в несколько месяцев, потом, в последующем возрасте, можно будет ограничиться промежутками в несколько лет.

На следующий день, а именно 4 сентября, случилось событие, которое произвело на Роксану очень сильное впечатление. У ея барина, Перси Дрисколля пропала «опять» небольшая сумма денег. Слово опять употреблено здесь, дабы показать, что означенное событие случалось уже и раньше. Действительно, оно произошло в четвертый уже раз в сравнительно небольшой промежуток времени. Терпение Дрисколля поэтому истощилось. Он был человеком довольно гуманным по отношению к невольникам и прочему своему рабочему скоту. Еще более человечно относился он к заблуждениям и проступкам своей собственной расы, но, тем не менее, не мог выносить воровства, а между тем сознавал, что в доме у него завелся вор. Не подлежало сомнению, что это был кто-нибудь из его негров. Надлежало безотлагательно принять строгия меры для пресечения домашних краж, по крайней мере, на будущее время. Хозяин созвал рабов перед господския свои очи. Кроме Роксаны, их насчитывалось трое: мужчина, женщина и двенадцатилетний мальчуган (они не состояли, впрочем, в родстве друг с другом). Перси Дрисколль обявил им всем:

— Вы были предупреждены заранее, но это ни к чему путному не привело. Теперь надо показать пример, а потому я продам вора. Признавайтесь: кто из вас виноват?

Все четверо содрогнулись при этой угрозе, так как им жилось у Дрисколля хорошо, и можно было опасаться, что у новых хозяев судьба их переменится к худшему. Все начали запираться самым упорным образом: каждый утверждал, что в жизнь свою никогда не крал денег. Иное дело стащить кусочек сахару, пирожное, блюдечко меду, или вообще какое-нибудь лакомство, которое барину Перси на самом деле вовсе не нужно, и на которое он не обращает и внимания. Что касается до денег, то никто из верных рабов ни за что в свете не согласился бы поживиться даже и господской полушкой. Эти красноречивыя заявления не повлияли, однако, на г-на Дрисколля и не заставили его расчувствоваться. Он отвечал каждому из невинных своих рабов строгим заявлением:

— Ну, так назови же мне вора.

На самом деле, все они были виноваты, за исключением Роксаны, которая подозревала, что остальные трое воровали, но не была в этом вполне уверена. Она приходила теперь в ужас при мысли о том, что чуть не провинилась и сама. Роксану спасла в данном случае от греха торжественная служба и проповедь, происходившая за две недели перед тем в «цветной» методистской церкви. Слушая проповедь, Рокси сама прониклась религиозными принципами. Как раз на другой день после этой проповеди, когда Роксана чувствовала себя еще под свежим впечатлением «благодати» и гордилась непорочным душевным своим состоянием, хозяин оставил парочку долларов на письменном своем столе без всякаго призора.