Затем следовало указание года, месяца и числа. Подобным же образом на другой стеклянной пластинке снимались отпечатки левой руки Смита, под которыми опять таки подписывалось его имя, год, месяц число и заметка «Левая рука». Стеклянныя пластинки препровождались в соответственныя выемки ящика, а по возвращении Вильсона домой укладывались на свои места в большом ящике, который он называл своим архивом.

Вильсон зачастую изучал свои архивы, разсматривал их с величайшим интересом, засиживался иногда до поздней ночи, но не разсказывал никому, что именно там находил, если вообще ему удавалось и в самом деле найти что-нибудь. Иногда он оттискивал на бумаге запутанный нежный оттиск оконечности какого-нибудь пальца и потом увеличивал его в несколько раз при помощи пантографа, чтобы облегчить себе возможность удобнее и точнее разсмотреть характерную для этого оттиска систему кривых линий, прилегавших друг к другу.

В душный и знойный послеполудень, 1 июля 1830 года, Вильсон сидел в рабочем своем кабинете, занимаясь приведением в порядок до нельзя запутанных торговых книг одного из местных негоциантов. Окно его кабинета выходило на запад, где тянулись пустопорожние еще участки земли; оттуда доносился разговор, препятствовавший юному счетоводу правильно подводить итоги. Оба собеседника кричали так громко, что это само по себе уже свидетельствовало о нахождении их друг от друга на почтительном разстоянии.

— Эй, Рокси, как поживает твой малютка? — осведомлялся издали мужской голос.

— Как нельзя лучше. А как поживаете вы, Джаспер? — ответил крикливый женский голос, раздававшийся чуть не у самаго окна.

— Перебиваюсь, так себе, с грехом пополам! Жаловаться, положим, было бы мне грешно, разве что вот скука одолевает. Придется, пожалуй, приударить за вами, Рокси!

— Так я и позволю ухаживать за собою такому грязному, черному коту! Ха, ха, ха! Какая, подумаешь, мне крайность связываться с такими черными неграми, как ваша милость! Я могу приискать молодца и побелее лицом. Да и вам, не знаю, с чего приспичило изменять старушке Нанси, что живет у мисс Купер. Разве она не хочет ужь больше вас прикармливать?

За этой остроумной шуточкой последовал новый взрыв веселаго безпечнаго хохота.

— Я понимаю вас, Рокси: вы меня ревнуете, не на шутку ревнуете! Ха, ха, ха! Погодите, придет и ваш черед, мы тогда, нацелуемся с вами вдоволь!

— Ну, нет-с, не на таковскую напали! Молите Бога, Джаспер, чтобы такая похвальба не дошла до чьих-нибудь ушей, а то вам придется, пожалуй, дорого за нее поплатиться. Мне, признаться, вас очень жаль, так жаль, что я продала бы вас куда-нибудь вниз по течению реки. Там вы окажетесь всетаки малую толику в сохранности. В первый же раз, как я встречусь с вашим хозяином, я посоветую ему это сделать.

Безцельная болтовня продолжала идти своим чередом. Обе стороны казались очень довольными дружеским своим поединком и каждая из них радовалась случаю столь блистательно проявить свое остроумие. Оба собеседника, очевидно, считали свои шуточки очень остроумными.

Вильсон подошел к окну, чтобы посмотреть на сражающихся, так как все равно не мог работать, пока они не прекратят своей болтовни. На одном из пустопорожних участков за его домом сидел на тачке, под самым солнцепеком, Джаспер, молодой, черный, как хорошо вычищенный сапог, и хорошо сложенный негр.