Настоящаго барича она уложила в некрашенную сосновую колыбельку своего собственнаго ребенка и, поглядывая с некоторым смущением на крепко уснувшаго мальчика, сказала ему:

— Мне очень жаль тебя, малютка, право, жаль! Господь Бог видит мое сердце и знает это, но что же я могу сделать? Как прикажешь мне поступить? Твой папаша непременно продаст когда-нибудь и кому-нибудь моего мальчика и тогда его увезут отсюда прочь, вниз по течению реки на плантации. Пойми, что этого я ужь ни под каким видом не могу допустить.

Она и сама бросилась не раздеваясь, на постель, но, очевидно, продолжала еще мучиться сомнениями, так как безпрестанно ерзала головой по подушке. Внезапно она уселась на кровати. Вид у нея был совершенно веселый, и радостный. Действительно, в измученной, разболевшейся ея голове мелькнула утешительная мысль:

— Никакого греха тут с моей стороны не будет, — обяснила она себе самой. — То же самое делали ведь и белые. Да, слава Богу, тут нет греха даже ни на чуточку! Они тоже это делали, и притом самые что ни на есть знатные, которых называют королями.

Роксана опять углубилась в думы, стараясь извлечь как-нибудь из недр своей памяти туманныя подробности разсказа, который когда-то слышала. Под конец она проговорила:

— Ну да! Так и есть! Теперь я вспомнила! Это разсказывал нам старый негр-проповедник, приезжавший сюда из Иллинойса проповедывать в негритянской церкви. Он говорил нам еще, что никто не может спасти себя самого ни верою, ни добрыми делами. Хоть лезь из кожи вон, а всетаки не спасешься сам! Спасти может одна только Благодать, которая исходит исключительно лишь от Самого Бога, Который может ее ниспослать, кому вздумает: святому или грешнику. Он поступает всегда по собственной своей воле, как это и подобает Вседержителю. Выберет себе кого вздумается и наградит его вечным блаженством, а другого беднягу отстранит от себя и отправит его к сатане в огнь вечный. Проповедник разсказывал, что как раз именно такую штуку они сделали давным давно как-то в Англии. Королева как-то оставила своего ребенка в люльке одного, а сама ушла в гости. Какая-то из ея невольниц-негритянок, с виду такая же белая, как, например, хоть бы я, шныряла в отсутствии господ по комнатам, и вдруг увидела, что ребенок лежит один. Сейчас же она надевает платье своего малыша на королевскаго младенца, а платье королевскаго младенца на своего ребенка, кладет этого ребенка в кроватку королевича, а самого королевича уносит к себе в негритянский квартал. Никому так-таки не удалось об этом догадаться, так что ея сын стал со временем королем, и продал потом, при разделе наследства, настоящаго королевича куда-то на плантацию в низовья Миссисипи. Проповедник говорил нам всегда, что белые постоянно правы. В том, что они делают, никакого греха быть не может. Вот хотя бы и тут. Они сделали то же самое, что и я, и притом еще не простые белые, а самые знатные, какие только есть на всем свете! Как я рада, что мне удалось вспомнить все это!

На сердце у Роксаны стало совершенно легко. Чувствуя себя совсем счастливой, она подошла к колыбелькам и провела остаток ночи в повторении уроков, выпавших ей на долю. Легонько похлопывая собственнаго своего ребенка, Рокси смиренно говорила:

— Потрудитесь лежать смирно, молодой барин Том! — Затем она угощала настоящаго Тома уже более крепким шлепком и замечала ему строгим тоном: — Лежи смирно, Чемберс, а не то я тебе задам взбучку!

Продолжая практиковаться, Роксана с изумлением замечала, с какой неуклонной уверенностью смиренное и благоговейное уважение, проявлявшееся в ея словах и поступках по отношению в молодому баричу, перешло теперь к незаконному похитителю его прав.