— Ха, ха, ха, ха, ха! Послушайте-ка, что она говорит! Если я поддельный негр, то что же такое ты сама, мамаша? Мы оба с тобой подделка под белых, вот что мы такое! Да и притом очень хорошая подделка! Ха, ха, ха, ха! А вот касательно подделки под негров мы уже совсем никуда не годимся, и если нам…

— Перестань вздор молоть, а не то я тряхну стариной и задам тебе добрую взбучку. Разскажи-ка мне лучше все как следует насчет завещания. Оно ведь все еще существует, так ведь голубчик? Не мучь меня и говори поскорее, а то я на тебя разсержусь и никогда тебе не прощу!

— Ну, что ж, теперь оно существует, но почему именно? Потому что вместо разорваннаго завещания написали другое, новое, и молодой барин Том вошел опять в милость у стараго барина. Чего ради, однако, мамаша, изволили вы так разволноваться? Кажись ведь, что дело вовсе до вас не касается?

— Оно до меня не касается? До кого же тогда должно оно касаться, позвольте спросить? Была ли я ему матерью до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцати лет, или же место мое заступала какая-нибудь другая женщина? Ты, голубчик, говоришь так, как если бы я могла им совсем не интересоваться. По твоему мнению, мне нет ни малейшаго дела до того, что его могут обобрать, как липку, и пустит нагишем по белу свету? Нет, «Valet de chambre», еслиб ты сам был когда-нибудь матерью, то не стал бы теперь говорить таких глупостей.

— Ну, ладно, мамаша, старый барин его простил и снова назначил по завещанию своим наследником. Надеюсь, ты теперь довольна?

Роксана была и в самом деле совершенно довольна. Она даже расчувствовалась и пришла в самое блаженное состояние, благословляя старика-судью за его доброту. Она и после того продолжала ежедневно заходить к нему на кухню и под конец узнала, что Том вернулся уже домой. Вся дрожа от волнения, Роксана тотчас же послала к нему просить, чтоб он дозволил бедной своей старой кормилице-негритянке поглядеть на него хоть одним глазком и умереть от радости.

В то время, когда Чемберс передавал ему эту просьбу, Том лежал, лениво растянувшись на кушетке. Время не изменило в нем прежняго отвращения к смиренной невольнице, вскормившей его своею грудью и безропотно выносившей все капризы его ранняго детства. Это отвращение и презрение остались такими же высокомерными и непримиримыми. Поднявшись в сидячее положение, он устремил строгий взор на красивое лицо молодого человека, имя котораго носил и семейными правами котораго пользовался, сам того не подозревая. Достаточно долго поглядев на злополучную свою жертву и убедившись, что она надлежаще запугана, Том спросил сквозь зубы у побледневшаго от ужаса Чемберса:

— Чего же от меня хочет эта старая корга?

Просьба Роксаны была повторена смиреннейшим образом.

— Как же ты смел войти ко мне и безпокоить меня передачей подобных учтивостей со стороны какой-нибудь негритянки?

С этими словами Том встал. Молодой его невольник дрожал теперь всем телом, так что жалко было на него смотреть. Предвидя, что его ожидает, Чемберс наклонил голову на бок, пытаясь прикрыть ее поднятой кверху левой рукою. Том, не говоря ни слова, принялся изо всех сил колотить беднягу, направляя удары прямо в голову, но попадая большею частью по руке, служившей для нея щитом. Несчастная жертва принимала каждый удар с умоляющим возгласом:

— Простите, барин!.. Пощадите, сударь!

После семи здоровенных ударов Том, наконец, скомандовал:

— Повернись в дверям! Марш!

Затем он выпроводил своего невольника из комнаты тремя безжалостными пинками, последний из которых чуть не заставил беднягу скатиться вниз головой с лестницы. Чемберс, прихрамывая и вытирая глаза разодранным рукавом ветхой своей курти, спускался уже в сени, когда Том крикнул ему вслед:

— Пришли ее сюда!

Запыхавшись от только-что проделаннаго сильнаго моциона, он разлегся опять на диван и, разсуждая вслух сам с собою, проговорил:

— Этот скот явился как раз во время.