Проснувшись на разсвете, Том опять пережил весь этот ужас, а потому решился не предаваться более такому изменническому сну. Взамен того он углубился в думы достаточно таки грустнаго свойства. Темою для них служили по преимуществу следующия соображения: «Чего ради понадобилось создавать таких неравноправных людей, как негры и белые? Какое преступление совершил неродившийся еще первый негр и чего ради легло уже на него при самом появлении на свет клеймо позора? Чего ради понадобилось установить такое страшное различие в общественном положении между белыми и черными людьми?.. Какой тяжелой кажется мне сегодня утром участь негров, а между тем до прошлаго вечера подобная мысль никогда не приходила ведь мне в голову».

Он вздыхал и стонал таким образом в продолжение часа или более, пока «Чемберс» не вошел смиренно к нему в спальню доложить, что завтрак будет сейчас уже готов. «Том» покраснел до ушей видя, как раболепно подходит к нему, негру, этот молодой белый аристократ, противозаконно именующий его своим барином. Он грубо отослал Чемберса прочь, заявив:

— Убирайся вон!

По уходе невольника, Том проворчал сквозь зубы:

— Бедняга этот не сделал мне ничего дурного, но теперь он для меня хуже всякаго бревна на глазу. Я знаю ведь, что он настоящий Дрисколль, тогда как я, я… Ах, как было бы хорошо если бы я умер тут же на месте!

Колоссальное вулканическое извержение, подобное тому, которое несколько лет тому назад уничтожило остров Кракатоа, сопровождается землетрясениями, бешеным натиском морских волн и густыми тучами вулканическаго пепла. Совместное действие всего этого изменяет окрестные пейзажи до неузнаваемости. Горы проваливаются, а прежния долины превращаются в горныя цепи; в безводных пустынях появляются великолепныя озера, а зеленевшие перед тем луга становятся мертвыми пустынями. Пережитая Томом страшная катастрофа изменила подобным же образом нравственные его пейзажи. Некоторыя из прежних его низин оказались поднятыми на высоту идеалов, а некоторые из прежних идеалов провалились в глубокия лощины, где обрушившияся их главы лежали теперь, покрытыя пеплом и вретищем.

В течение нескольких дней Том, пребывая в глубоком раздумье, странствовал по самым одиноким местам, стараясь вернуть себе прежний свой бодрый и самоуверенный вид. Это оказывалось для него теперь делом тяжелым и непривычным. Встречаясь с кем-нибудь из приятелей, он находил, что всего прочнее укоренившияся привычки утратились каким-то таинственным образом. Вместо того чтоб инстинктивно протянуться для рукопожатия, рука его оставалась совершенно неподвижной. Негр, таившийся в Томе, инстинктивно проявлял свое смирение, заставлявшее Тома краснеть и конфузиться. Негр этот изумлялся, когда белый приятель сам протягивал ему руку. Том убедился, что этот негр машинально уступает на тротуаре дорогу белым нахалам и буянам. Драгоценнейшее из сокровищ, о которых позволяло себе мечтать его сердце, — кумир, пред которым он втайне преклонялся, — Ровена, — пригласила его однажды к себе в гости. Таившийся в нем негр отклонил это приглашение под каким-то неловким предлогом, тогда как на самом деде он боялся очутиться в обществе грозных белых господ и беседовать с ними, как с равными. Негр этот то-и-дело робел и трепетал, боязливо осматривался кругом, воображая, что читает на всех лицах, в тоне голосов и даже в телодвижениях подозрения, способныя, чего добраго, повлечь за собою пагубнейшия для него разоблачения. Поведение Тома стало до такой степени странным и так резко отличалось от прежней его манеры, что все поневоле должны были это заметить. Люди, мимо которых он проходил, останавливались и глядели ему вслед. Он, в свою очередь, не смотря на все усилия не мог удержаться от того, чтобы не оглянуться. Когда ему случалось уловить при этом на лицах изумленное выражение, он начинал чувствовать себя из рук вон дурно и как можно скорее скрывался из виду.