Старику хотелось, чтоб я вызвал этого проклятаго итальянскаго дикаря на дуэль, а я не соглаласился исполнить его желание.
— Разумеется, он сам так бы и поступил! — сказал Вильсон, словно разсуждая с самим собою. — Меня удивило больше всего каким образом старик не позаботился об этом еще вчера вечером, и почему именно дозволил он вам вести дело судебным порядком перед дуэлью, или же после таковой? Жаловаться в суд было с вашей стороны совершенно неуместно. Подобная жалоба являлась к тому же не в его характере. Я до сих пор не могу понять, как это могло случиться?
— Очень просто. Он ровнехонько ничего не знал о нанесенной мне обиде, так как спал в то время, когда я вернулся домой.
— И неужели, Том, вы его не разбудили? Том находил во всем этом очень мало для себя утешительнаго. С минутку помолчав, он не без некотораго смущения сознался:
— Я, видите, предпочел ничего ему не говорить. Старик собирался выехать еще до разсвета на рыбную ловлю с Пемброком Говардом, а я надеялся, что близнецов засадят в кутузку, если я подам на них жалобу в суд. Мне и в голову не приходило, чтоб за такое грубое оскорбление действием, какое они нанесли мне, они отделались пустячным денежным штрафом. Если бы их упрятали в тюрьму хоть на короткое время, они оказались бы опозоренными. Дядюшка не только не пожелал бы тогда дуэли с этими молодцами, но даже ни под каким видом не дозволил бы мне таковой.
— Знаете ли, Том, что мне становится за вас совестно! Не понимаю, как могли вы поступить подобным образом с таким прекрасным человеком, как престарелый ваш дядя? Я отношусь к нему честнее, чем вы, так как если бы мне было известно то, что вы изволили теперь сообщить, то я не допустил бы дело до судебнаго разбирательства, а предварительно обяснился бы с вашим дядей, чтоб предоставить ему случай покончить эту ссору как подобает джентльмэнам.
— Неужели вы поступили бы таким образом! — воскликнул с живейшим изумлением Том. — Между тем, ведь это был ваш первый процесс? Вы, понимаете без сомнения, что дядя ни под каким видом не допустил бы его до судебнаго разбирательства и что вам, по всем вероятиям, никогда в жизни не встретился бы второй подобный же случай. Вам пришлось бы тогда сойти в могилу бедняком, без определенных средств к существованию, так как вы теперь стали сразу общепризнанным и популярным адвокатом. Неужели, несмотря на все это, вы поступили бы так, как говорите?
— Разумеется, так бы и поступил!
Поглядев на него с минутку, Том покачал головой и сказал:
— Я вам верю! Честное слово, верю. Не знаю, почему именно, но вы кажетесь мне способным на это. Вильсон Мякинная Голова, я считаю вас величайшим дурнем в свете!
— Благодарю вас за это.
— Не стоит благодарности!
— Итак, он требовал, чтобы вы вызвали на дуэль итальянца, а вы от этого отказались? Мне стыдно за вас, Том! Неужели могла до такой степени выродиться благородная кровь ваших предков?
— Стыд не дым, глаза не ест! Я считаю все ваши разсуждения чистейшим вздором, особенно с тех пор, как старик разорвал свое завещание.
— Том, скажите мне совершенно откровенно, не разсердили ли вы старика еще чем-нибудь, кроме предявления иска в суде и отказа от поединка?
Вильсон пристально всматривался в лицо молодого человека, но оно оставалось также спокойно, как и голос, который ответил:
— Нет, никаких других грехов за мной он не заметил, так как, в противном случае, принялся бы еще вчера попрекать меня ими. Он был тогда в самом подходящем для этого расположении духа. Дядя возил вчера по всему городу этих итальянских обезьян и показывал им все наши достопримечательности, а вернувшись домой не мог разыскать старинных дедовских серебряных своих часов, которые врут безсовестнейшим образом, но, несмотря на это, пользуются полнейшим и величайшим его уважением. |