|
Впрочем еслиб старик узнал сколько долгов успел я на себя накатать, он даже и без этой дуэли швырнул бы завещание в печку. Триста долларов, шутка сказать! Счастье еще, что ему не доведется услышать об этом долге. Стоит только уплатить эти триста долларов и дело будет в шляпе, так как я после того ни за что в свете не дотронусь до карт. Клянусь, что я не возьму их в руки, по крайней мере, пока судья будет в живых! Знаю, что теперь мне в последний уже раз представляется случай вернуть себе его благоволение. Теперь мне еще это удастся, но если я потом когда-нибудь позволю себе вздумаю хоть в чем-либо проштрафиться, тогда уже пиши пропало.
ГЛАВА XIII
«Размышляя о том, сколько знакомых людей, крайне неприятных в обращении, переселились в лучший мир, невольно чувствуешь расположение вести себя так, чтоб не пришлось встречаться с ними в будущей жизни». «Октябрь — это один из самыгь опасных месяцев для спекуляций с процентными бумагами. Другими, столь же опасными месяцами, следует признать: июль, январь, сентябрь, апрель, ноябрь, май, март, июнь, декабрь, август и февраль. Грустно разсуждая с самим собою, Том прошел глухим переулком на задворках мимо дома Мякинной Головы, а затем, мимо заборов, окаймлявших пустопорожние участки по обе стороны переулка, пока не добрался до заколдованнаго дома, обогнув который вышел на улицу. Он все еще пребывал в самом злополучном настроении духа и, тяжко вздыхая, пустился в обратный путь. Молодой человек испытывал величайшую потребность в сочувствии и думал, что теперь было бы очень приятно зайти к Ровене. В ея обществе он, разумеется бы, развеселился. — Ровена! — Мысль о ней заставила его сердце забиться сильнее, но тотчас же затем оно успокоилось, вспомнив, что там пришлось бы встретиться с ненавистными близнецами. Том подходил теперь к дому Вильсона, с обитаемой его стороны и заметил, что окна кабинета освещены. «Зайти разве туда?» подумал он. Другие давали иной раз чувствовать Тому, что он был для них нежеланным гостем, но Вильсон всегда держал себя с ним очень вежливо и добросердечно, а добросердечная вежливость если и не может считаться равносильной искреннему радушию, то во всяком случае не позволит себе оскорблять чувство хотя бы даже нежеланнаго посетителя. Услышав у себя на крыльце шаги и легкое покашливанье, Вильсон сказал себе самому: — Это наверное слабохарактерный молодой кутила и шелопай Том. Бедняга навряд ли встретит сегодня где-либо дружеский прием после такой безтактности, какою являлась с его стороны подача жалобы в суд на оскорбление, нанесенное ему действием. Раздался смиренный стук в дверь, в ответ на который последовал ответ: «Войдите»! Войдя в кабинет, Том не сказав ни слова и тяжело опустился в кресло. Вильсон доброжелательно заметил своему гостю: — У вас, любезнейший, слишком уже печальный вид. Зачем принимать все это так близко к сердцу? Постарайтесь забыть, что вас угостили пинком. — Дело совсем не в пинке, Мякинная Голова! — с отчаянием возразил ему Том. — Тут вышла штука в тысячу или, что я говорю в тысячу, — в миллион раз хуже пинка. — Не понимаю, Том, что вы хотите сказать. Неужели Ровена… — Меня отвергла? Нет, но старик вышвырнул меня за борт. «Эге! — подумал про себя Вильсон, вспомнив о таинственной девушке, которую видел в спальне Тома. — Без сомнения, Дрисколли что-нибудь про нее разузнали». Затем он добавил вслух, серьезным, назидательным тоном: — Заметьте себе, Том, что некоторые виды легкомыслия и безпутства… — Не трудитесь проповедывать в пустыне! Здесь дело идет не о легкомыслии и безпутстве. Старику хотелось, чтоб я вызвал этого проклятаго итальянскаго дикаря на дуэль, а я не соглаласился исполнить его желание. |
