— Вызывал ты его на дуэдь?

— Н…нет! — неуверенно ответил Том, страшно побледнев.

— Ты пошлешь ему вызов сегодня же вечером. Говард будет твоим секундантом.

Тому чуть не сделалось дурно и он был не в силах скрывать охватившее его чувства страха. Бедняга молча вертел в руках свою шляпу, а дядя глядел на него все грознее, по мере того, как одна мучительная секунда уходила за другой. Под конец Том проговорил прерывающимся жалобным голосом:

— Пожалуйста, дядюшка, не требуйте этого от меня! Он такой дьявол, которому ровнехонько ничего не стоит убить человека… Я никогда бы не решился… Я… его боюсь!

Рот старика трижды открывался и опять закрывался, прежде чем ему удалось издать какой-либо звук. Затем, однако, слова вырвались из, него бурным потоком.

— В семье моей значит оказывается трус! — Дрисколль и трус! — Что же такое я сделал, чтоб заслужить такое безчестие?

Старик подошел шатаясь, к письменному столу, стоявшему в углу, причем повторял от времени до времени раздирающим душу голосом: «Чем-же, чем заслужил я это»? Он вынул из ящика исиисанный лист гербовой бумаги, медленно разорвал его на клочки и принялся как-то машинально разбрасывать их по комнате, по которой ходил взад и вперед, все еще продолжая сетовать и жаловаться, а под конец сказал Тому:

— Вот я опять изорвал мое завещание. Ты, подлый сын благороднаго отца, вторично заставил меня лишить тебя наследства. Прочь с моих глаз! Уходи скорее, пока я еще не плюнул тебе в лицо!

Молодой человек, не мешкая, удалился. Тогда судья, обращаясь к Говарду, спросил:

— Вы, старый дружище, надеюсь, согласны быть моим секундантом?

— Разумеется.

— Вот вам перо и бумага: напишите ему от моего имени вызов и передайте его немедленно же.

— Через четверть часа он будет передан графу в собственныя руки! — торжественно обявил Говард.

На сердце у Тома было очень тяжело. Утратив наследство и всякое уважение к себе самому, он одновременно с этим лишился также и аппетита. Молодой человек ушел не поужинавши из дому своего дяди с задняго хода и машинально направился по темному переулку к Заколдованному дому. Погрузившись в грустныя думы, он спрашивал себя, в состоянии ли будет даже самое примерным и благоразумным поведением в будущем вернуть себе расположение дяди настолько, чтобы старик согласился возобновить великодушное завещание, которое только-что уничтожил теперь в порыве негодования. По долгом размышлении, Том решил, что это может случиться с течением врамени. Однажды ведь удалось же ему добиться помилования, а то что удалось однажды, может удасться ведь и другой раз. Во всяком случае, он постарается войти опять в милость у дяди. Он употребит всю свою энергию на разрешение этой задачи и непременно достигнет цели, если бы даже пришлось пожертвовать для этого заветными своими привычками к легкомыслию и безшабашной разнузданности. Том разсуждал:

«Выручкой за то, что мне удалось раздобыть у болванов, отправившихся на поклон к проклятым проходимцам, я прежде всего уплачу свои карточные долги, а тогда забастую и не стану больше дотрогиваться до карт. Увлечение азартными играми оказывается в моем положении худшим из всех пороков, так как, из-за нетерпеливости кредиторов, меня, в случае проигрыша, сейчас же могут уличить. Судья счел слишком убыточной для себя уплату проигранных мною двух сот долларов. Разве можно было признать такую пустячную затрату разорительной? Вот теперь он, разорвав свое завещание, действительно нанесет мне серьезный убыток в том случае, если вздумает умереть раньше, чем напишет новое завещание в мою пользу. Понятно, что он об этом даже и не подумал. Многие поди имеют привычку односторонне глядеть на дело и видеть только то, что согласуется с их собственными воззрениями.