|
Я, право, желал бы лучше умереть!» Он принялся поворачивать кинжал так, чтобы свет горевшей лампы играл на драгоценных каменьях, которыми были осыпаны ножны. Яркие отблески, которыми сверкали самоцветные каменья, не доставляли, однако, Тому ни малейшаго удовольствия, а, напротив того, еще сильнее терзали его сердце. «Роксане нельзя ничего говорить про эту штуку! — заметил себе самому Том. — Она черезчур смела. Она, наверное, решит выломать эти каменья и продать их, а тогда ее, разумеется, изловят, причем выяснится, откуда она добыла каменья и под конец доберутся до»… Мысль эта привела его в трепет. Дрожа всем телом, он спрятал кинжал, оглядываясь с видом преступника, воображающаго, что сыщики его уже выследили и собираются схватить.
Ужь не попытаться ли ему заснуть? Нет, это ему не удастся. Он слишком взволнован мыслями самаго неприятнаго свойства. Надо пойти к кому-нибудь, с кем можно поделиться горем. Том решился навестить Рокси и сообщить ей о своем отчаянии. Он слышал издали несколько выстрелов, но, в тогдашния времена, выстрелы раздавались так часто, что представляли собою явление совершенно заурядное. Они не произвели поэтому на него ни малейшаго впечатления. Выйдя с чернаго хода в переулок, он повернул на запад и, миновав дом Вильсона, хотел было продолжать свой путь, когда увидел нескольких человек, шедших через пустопорожний участок к дому Вильсона. Это были возвращавшиеся с поединка. Тому казалось, что он узнает в полумраке знакомыя очертания. В данную минуту он не желал, однако, встретиться с кем-либо из белых, а потому притаился за забором до тех пор, пока они не прошли мимо. Рокси чувствовала себя в особенно хорошем расположении духа. Она спросила: — Как ты сюда попал, дитя мое? Разве ты в нем не участвовал? — В чем именно? — В поединке? — В каком таком поединке? Разве тут был поединок? — Как раз возле этого самаго дома. Старик-судья стрелялся с одним из близнецов. — Вот так штука! — воскликнул Том, а затем добавил про себя: «Понимаю теперь, отчего он написал опять завещание в мою пользу: старик думал, что его, пожалуй, убьют, и вследствие этого малую толику смягчился по отношению ко мне. Вот значит о чем так хлопотали они оба с Говардом!.. Если б пройдоха-итальянец уложил старика на месте, я благополучно высвободился бы из затруднительнаго моего положения…» — Что ты там такое бормочешь, Чемберс? Где был ты сам и как могло случиться, что ты не знал о поединке? — Я и в самом деле ничего не знал. Старику хотелось заставить меня драться с графом Луиджи, но это ему не удалось, потому он, должно быть, решился сам позаботиться о возстановлении фамильной чести. Он разсмеялся при мысли о том, что судья стрелялся за обиду, нанесенную на самом деле не его племяннику, а простому негру, и принялся подробно разсказывать матери весь свой разговор со стариком. Описав, до какой степени обиделся и устыдился судья, убедившись, что в его семье оказался трус, Том, наконец, взглянул на Роксану и невольно сам вздрогнул. Грудь ея колыхалась от гнева, который она сдерживала лишь с трудом. Она глядела на своего сына с таким глубоким презрением, что его нельзя передать словами. — И ты отказался от поединка с человеком, который угостил тебя пинком пониже спины, вместо того, чтобы обрадоваться представившемуся благоприятному случаю возстановить твою честь? — мрачно спросила его Роксана. — Как это хватило у тебя духу придти разсказывать это мне? Неужели ты хочешь чтобы я умерла от стыда, сознавая что мне пришлось родить на свет Божий такого несчастнаго трусливаго зайченка? Тьфу, мне становится противно, когда я вспоминаю про это! Здесь, именно, и высказался в тебе негр. Иначе это было бы совершенно необяснимо. В тебе тридцать одна часть белаго человека и всего лишь одна единственная доля негра. |
