— Не зачем и задавать таких вопросов! Я и без того знаю, что вы держите свое слово!

— Да, в этом отношении у нас с тобой привычки разныя. Погаси огонь и ступай вперед. Вот тебе ключ.

Они вышли так тихо из дому, что никто не обратил на них внимания и не пошел за ними следом. Том вздрагивал каждый раз, когда какой-либо запоздавший гуляка проходил слишком близко от них по улице. Ему казалось при этом, будто он чувствует, как холодная сталь вонзается в его спину. Рокси шла за ним по пятам, так, чтобы иметь возможность в любую минуту выполнить свою угрозу. Пройдя версты с полторы, они вышли, наконец, на обширный пустырь, за которым тянулась пристань. Там не было в эту минуту ни единой живой души. Мать и сын разстались друг с другом на пристани в ночном мраке, под проливным дождем.

Шлепая по грязи, на обратном пути домой, Том все время томился грустными мыслями и проектами самаго дикаго свойства. Измучившись этим, он сказал под конец самому себе: «Для меня нет никакого другого выхода. Я должен выполнить ея предписание, но с одним лишь маленьким изменением. Я не стану просить у стараго скряги денег и таким образом губить самого себя. Я просто-на-просто украду у него сколько мне нужно».

ГЛАВА XIX

«Не многое лишь переносится нами труднее, чем скучная надоедливость от называемых хороших примеров.»

«Полная одинаковость образа мыслей у всех людей вообще, не улучшила бы условия земного нашего существования. Без разногласия в мнениях не было бы даже и конских скачек».

Даусонова пристань спокойно доканчивала сезон скучнаго бездействия и терпеливо ждала теперь поединка. Граф Луиджи ждал его тоже, но, по слухам, начинал уже выходить из терпения. В воскресенье он настоял на передаче вызова бывшему судье Дрисколлю. Вильсон передал этот вызов, но судья обявил, что не намерен сразиться с убийцей «именно на поле чести», добавил он многозначительным тоном.

Как-либо иначе он, рузумеется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсон убедить старика, что еслиб он сам присутствовал при разсказе Анджело об учиненном им убийстве, то не усмотрел бы в факте убийства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старик не хотел его даже и слушать.

Вильсон вернулся к посылавшему его графу сообщить о полнейшей неудаче возложеннаго на него поручения. Луиджи страшно разсердился и спрашивал, каким образом могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэн, как судья Дрисколль, несомненно обладавший далеко не дюжинным умом, мог придавать розсказням своего шелопая-племянника больше значения, чем серьезнейшим уверениям Вильсона. Мякинная Голова в ответ на это расхохотался и обяснил:

— Тут нет ничего страннаго и сверх-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хороший знакомый, а племянник служит для него игрушкой и заменяет ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было детей. Им обоим ниспослано было такое сокровище уже под старость. Надо принять во внимание, что родительские инстинкты, неудовлетворенные в течение двадцати пяти или тридцати лет, неизбежно приходят в состояние перевозбуждения. Доведенные почти до невменяемости, инстинкты эти требуют удовлетворения и довольствуются тем, что попадет им тогда под руку. Чувство вкуса оказывается у них атрофированным на столько, что они не могут отличить рыбнаго от мясного. Если у молодых супругов родится дьяволенок, то отец и мать сравнительно скоро узнают в нем беса, но дьявол, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангелом и остается для нея таковым, несмотря на безсовестнейшия свои адския проделки. Именно по этой причине Том и представляется своему старику-дяде ангелом. Судья влюблен в него до безумия или, лучше сказать, до невменяемости. Я не хочу утверждать, чтоб Том мог уверить своего дядю во всем, в чем ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многих случаях возможным то, что для других было бы совершенно немыслимым.