|
То же самое случилось с ними и в ту ночь, когда сгорел дом их ближайшаго соседа Стевенса». Спустя несколько минут молодой человек очутился в заколдованном доме, зажег там свечу и снял с себя женское платье. Весь левый бок был у него залит кровью, да и правая рука оказалась тоже в крови, так как он схватил ею упавшие на пол и пропитанные кровью банковые билеты. Никаких иных опасных улик, повидимому, не осталось. Он тщательно вытер руку соломой и подобным же образом снял с своего лица почти весь слой жженой пробки, которым оно было натерто. Затем он сжег оба свои костюма, мужской и женский, так тщательно, что они обратились в пепел, развеял этот пепел по ветру и переоделся в лохмотья бродяги. Погасив тогда свечу, Том выбрался из Заколдованнаго дома на прибрежную тропу, с намерением воспользоваться тем самым средством, которое было уже с успехом употреблено Роксаной. Найдя на берегу челн, он спустился на нем вниз по течению, причалил незадолго до разсвета к берегу, оттолкнул ногой челн, дошел пешком до ближайшей деревни и притаился возле нея в кустах до тех пор, пока не показался вдали пароход, направлявшийся вверх по реке. Тогда Том подошел к пристани и сел на пароход, взяв себе место на палубе. Он чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока пароход не миновал Даусонову пристань, но после того вздохнул полной грудью и подумал: «Теперь искуснейшие сыщики на всем земном шаре не будут в состоянии меня разыскать. Я не оставил против себя даже и тени какой-нибудь улики! Это убийство так и останется окутанным завесою тайны. Пройдет пятьдесят лет, а мирные горожане Даусоновой пристани будут все еще ломать головы над разрешением загадки, которую я им теперь задал.
Прибыв утром в Сен-Луи, он прочел в газетах следующую коротенькую телеграмму с Даусоновой пристани: „Престарелый и уважаемый наш гражданин, судья Дрисколль, был убит здесь около полуночи каким-то итальянским проходимцем, дворянином или цирульником. Убийство вызвано ссорой, поводом к которой послужили недавния выборы. С убийцем, вероятно, расправятся судом Линча“. — Итак, подозрение пало на одного из близнецов! — разсуждал сам с собою Том. Какое неожиданное счастье! Услугу эту оказал грубияну Луиджи индийский его кинжал. Мы сплошь и рядом не понимаем благих намерений Судьбы. Я от всего сердца проклинал Мякинноголоваго Вильсона за то, что он лишил меня возможности продать этот кинжал, но теперь мысленно прошу у него прощения. Том был при деньгах. Он чувствовал себя человеком богатым и самостоятельным, немедленно же уладил дело с плантатором, отправил к Вильсону по почте новую купчую, по которой Роксана значилась проданной себе самой, и послал тетушке Пратт телеграмму: „Прочитав в газетах известие о поразившей нас жестокой катастрофе, я чувствую себя окончательно разбитым. Выеду сегодня же с почтово пассажирским пароходом. Мужайтесь до моего приезда“. Войдя в дом убитаго своего приятеля и разузнав все, что могли ему сообщить: г-жа Пратт, ея прислуга и сбежавшиеяся соседи, Вильсон принялся распоряжаться в качестве городского головы. Он приказал чтобы не смели ни до чего дотрогиваться и оставили все в том виде, в котором оно находилось, до тех пор, пока не придет судья Робинзон и не примет, в качестве коронера, надлежащих мер к производству следствия. Вильсон удалил из кабинета всех за исключением близнецов и себя самого. Прибывший вскоре затем шериф отвел, по его распоряжению близнецов в тюрьму. Вильсон советовал им не падать духом и обещал защищать их по мере сил и возможности на суде. Вскоре после того явился судья Робинзон, в сопровождении констебля Блэка. Тщательно осмотрев кабинет, они нашли на полу кинжал и его ножны. Вильсон заметил на рукояти кинжала отпечатки окровавленных пальцев. Это доставило ему большое удовольствие, так как близнецы потребовали, чтобы первые же из числа сбежавшихся соседей освидетельствовали их руки и платья. Никто из горожан, в том числе и сам Вильсон, не нашли на близнецах ни малейшаго пятнышка крови. |
