ГЛАВА XX

«Даже самая явная и обстоятельная косвенная улика может всетаки навести на неверный след. К подобным уликам надо поэтому относиться с величайшей осторожностью. Возьмем для примера карандаш, очиненный какой-нибудь особой прекраснаго пола. Очевидцу несомненно известно, что эта операция произведена ножом, но тот, кто стал бы судить лишь на основании косвенных улик, а именно одного лишь внешняго вида карандаша, мог бы показать под присягой, что карандаш этот обгрызен зубами».

Недели проходили за неделями и никто не навещал близнецов, сидевших в тюрьме, кроме их адвоката, да тетушки Патси Купер. Наконец настал день судебнаго разбирательства, — самый тяжелый день в жизни Вильсона. Несмотря на тщательнейшие и неутомимые розыски, ему не удалось найти даже и следов отсутствующаго соучастника. Разсуждая сам с собою, Вильсон давно уже называл неведомаго убийцу «соучастником», не потому, впрочем, чтобы считал этот термин безспорно верным. Представлялось, однако, всего правдоподобнее что дело шло тут о соучастнике, хотя, с другой стороны, казалось непонятным отчего близнецы не последовали примеру «соучастника» и не исчезли так же безследно, как и он, а предпочли остаться возле трупа своей жертвы и дозволили схватить себя на месте преступления.

Зал суда был, разумеется, переполнен публикой и долженствовал остаться в таком положении до самаго конца столь интереснаго уголовнаго дела. Не только на Даусоновой пристани, но и в ближайших окрестностях этого города, на десятки верст кругом, только и было речи, что о предстоящем судебном разбирательстве. Г-жа Пратт, в глубоком трауре, и Том, с крепом на шляпе, сидели возле Пемброка Говарда, взявшаго на себя исполнение прокурорских обязанностей. За ними разместились многочисленные друзья и приятели покойнаго Дрисколля. У близнецов имелся в зале суда всего только один друг, до некоторой степени ободрявший своим присутствием их защитника. Это была квартирная хозяйка, относившаяся к ним с самым глубоким участием и состраданием. Она сидела возле Вильсона и вид имела до чрезвычайности ласковый. В негритянском углу, позволим себе указать лишь на Чемберса и Роксану в нарядном платье и с собственым своей купчей в кармане. Купчая являлась драгоценнейшим из сокровищ, имевшихся у Роксаны, которая поэтому не разставалась с нею ни днем ни ночью. Тотчас же по вводе своем в наследство, Том ассигновал Роксане ежемесячную пенсию в тридцать пять долларов. При этом, в разговоре с матерью, он позволил себе намекнуть, что им обоим следовало бы питать к близнецам в глубине души благодарность за свое богатство, но поднял этим намеком у Роксаны такую бурю, что никогда впоследствии не решался его повторять. Она обявила, что старик-судья обращался в тысячу раз лучше с ея ребенком, чем он этого стоил, её же никогда во всю свою жизнь ничем не обидел. Роксана питала поэтому искреннейшую ненависть к чужеземным дьяволам, осмелившимся убить этого добраго старичка и чувствовала, что не уснет спокойно до тех пор, пока не увидит, что их повесили. Она пришла теперь, чтоб послушать, как их будут обвинять и твердо решилась приветствовать обвинительный приговор громким, «ура!» даже и в том случае, если судья миссурийскаго графства посадит ее за это на год в тюрьму. Энергически кивнув головой, увенчанной тюрбаном, она обявила:

— Как только постановят приговор, я непременно выскажу ему полнейшее мое одобрение.

Пемброк Говард изложил в кратких словах сущность обвинения. Он обещал доказать непрерывной, а потому самому неопровержимой цепью косвенных улик, что убийство совершено главным из обвиняемых.