Безобразный и старый, вероятно, завидует молодому, красивому, но и

побаивается его.

   Молодой презирает старика, издевается над ним, но осторожно, не

переходя определенной границы. Злобная реакция Смита свидетельствует, что

камеру проектировал он или кто-нибудь из его подчиненных.

   Не стоило бы дразнить старого хрыча понапрасну, однако Щеглов не

удержался:

   - А впрочем, извиняюсь. Вина за неудачную конструкцию камеры ложится

на... - он сделал паузу, как бы припоминая: - на мистера Смита, если не

ошибаюсь!

   Помощник Харвуда дернулся, но ничего не сказал. А Харвуд захохотал:

   - Вы мне нравитесь, мистер Чеклофф!.. Вы колдун, а?.. Умеете читать

чужие мысли?

   - Нет, я просто вижу мерзавцев насквозь, - насмешливо ответил инженер.

   Смит подошел к нему почти вплотную, втянул голову в плечи, как бы

готовясь к прыжку, и сказал тихо, зловеще:

   - Я тебе покажу "мерзавцев"!.. Ты будешь умолять о смерти, но я тебе ее

не дам. Не дам!

   - Тс-с-с!.. Мистер Смит шутит. Он большой шутник!.. - Харвуд взял Смита

за плечи и легонько вытолкал в коридор. - А у нас - серьезный

джентльменский разговор. Для шуток время найдется... если мистер Чеклофф

любит их вообще.

   Смит ушел. Харвуд, сбросив маску ласковости и развязности, сказал резко:

   - Садитесь. Мой помощник прав: он в самом деле может замучить человека.

Ваш предшественник, один из выдающихся инженеров, попав в эту камеру, не

выдержал и покончил с собой. Когда я узнал об этом, то чуть не прогнал

Смита. Он чересчур жесток. Инженер из него паршивый. Видели: взбесился,

когда вы коснулись конструкции камеры... Вот так всегда... А работы -

уйма... Не думайте, что я здесь изобретаю какие-то новые

усовершенствованные средства уничтожения. Вовсе нет. Дело идет о

счастливой судьбе всего человечества. Мои открытия величественны,

неизмеримы. Я почти до конца раскрыл тайну живого мозга. Вам пришлось

почувствовать действие моих аппаратов. Буду откровенен: "концерт", как вы

его назвали, был дан лишь для того, чтобы подавить вашу волю. Ведь вы,

русские, упрямы, как ослы. А мне нужен помощник, союзник. Предлагаю вам

работать вдвоем. То, что мы сделаем, - будет навсегда записано в истории

человечества на золотых скрижалях!..

   Вспомните: совсем недавно для уничтожения общего врага наши государства

стали плечом к плечу. Так давайте же и мы станем союзниками, хотя бы

временными. Я раскрою вам немало своих секретов, рискуя даже тем, что вы

самостоятельно раскроете остальное. Я не хотел бы этого делать, но все

равно придется... Вы сможете познакомиться с новейшими достижениями науки,

будете работать в прекрасных лабораториях. Но на протяжении трех лет вам

не придется видеть дневного света. Я приму надежные меры, чтобы вы не

удрали.

   Через три года будете свободны. Деньги - я дам вам денег. Слава - будет

и слава. Захотите вернуться в свою странную и величественную страну -

пожалуйста... Ну?

   Щеглов выслушал этот монолог молча, скептически улыбаясь.

   Харвуд был неплохим актером. Искренние интонации голоса,

взволнованность, когда речь зашла о "судьбе человечества", тонко

рассчитанный прием поощрения славой могли бы даже обмануть простодушного

человека, показать Харвуда пусть в непривлекательном, но в выгодном для

него свете. Но Щеглов был тертый калач. Свыше двух лет приходилось ему

сталкиваться с такими, как Харвуд, в англо-американском штабе союзников.

Психологию представителей капиталистического мира инженер изучил

достаточно хорошо.