"Нет, нет! - отмахивается Джек от собственных мыслей. - Там произошло

какое-то недоразумение!"

   Но едва удалось отделаться от воспоминаний о пасторе и перейти к

разделу "пожертвования", как вовсе не захотелось вспоминать о тех жалких

центах, которые доставались от Джека бедным и голодным.

   Да, Джек однажды отдал два доллара, - все, что имел, - бедняге Эдди

Гопкинсу. Гопкинса за долги выселили из фермы; у него умирала жена, а

дочь, - голубоглазая, златокудрая, первая любовь Джека, - голодала... Джек

не решился предложить ей свою помощь - это было бы оскорблением и для

него, и для нее. Он отдал деньги Гопкинсу, а тот сразу же направился в

салун да и пропил с горя все до цента...

   Вот тебе и щедрость... Вот тебе и честность... А кто виноват? Кто?

   "Нет, нет, - умоляет сам себя Джек. - Надо о чем-либо ином. Это слишком

печальное!"

   Но иное тоже не радует. Друзья изменяли. Напряженная, длительная работа

не обеспечивала от грядущей безработицы. Жена, действительно любившая его,

погибла... О чем же думать еще?

   Исчезает приподнятость, тускнеет торжественность настроения. Навязчиво

лезут невероятно прозаические мысли: в этой камере очень жарко - значит,

следует улучшить вентиляцию... Проклятые лакированные туфли - так сжали

пальцы, что отерпла нога!

   "К чертям вентиляцию! К чертям туфли! - злится Джек Петерсон. - Думай о

светлом, думай о хорошем!"

   ...А в кассетах интегратора шуршит и шуршит пленка. Электромагнитные

колебания мозга Петерсона, усиленные в сотни раз, ложатся на нее

причудливыми зигзагообразными линиями.

   У аппарата - Щеглов. Выполняя странное желание Джека, он старательно

следит за записью.

   Вспыхнула табличка: "Закончено". Щеглов выключил интегратор.

   Через несколько секунд в лабораторию вошел мрачный и печальный

Петерсон. Он сел в кресло, снял и раздраженно швырнул прочь лакированные

туфли, в одних носках подошел к прибору.

   - Как запись?

   - Хороша.

   - Значит, интегратор работает... Работает... - задумчиво повторил

Петерсон.

   - Смит в свое время пытал людей, чтобы записать на пленку человеческие

страдания. А я хотел зафиксировать мысли о счастье. И это было очень

трудно... Скажите, господин хороший, смогли бы вы хоть час думать лишь о

приятном?.. Отвечайте правду, мне это очень важно знать...

   Щеглов посмотрел на Петерсона внимательно, с любопытством: Джек и

впрямь ведет себя странно. Иногда просто хочется верить, что тоска в его

глазах - это чувство честного, но сломанного жизненными невзгодами

человека.

   - Могу, Джек. Вспоминая свою родину, я думаю о хорошем и день и два...

и всегда! Это не значит, что я не видел плохого или что у нас все

безупречно.

   Но то все второстепенное, несущественное. Если у человека есть светлая

мечта и он стремится к ней - мозоли на ногах не помешают.

   Петерсон раздраженно взглянул на свои туфли:

   - А мне мешают. Хоть у меня цель посветлее вашей.

   Он помолчал, прошелся по лаборатории. Спросил резко:

   - Скажите, в конце концов, мистер Фогель: кто вы?.. Я ненавижу вас и

одновременно восхищаюсь вами. Вашей выдержкой. Вашей мастерской игрой.

Вашей талантливостью, наконец. Отремонтировать интегратор мог лишь

действительно талантливый инженер... Так как же вы, человек образованный,

умный, не понимаете, что война во второй половине двадцатого столетия

означает самоубийство всего человечества?! Я ненавидел немцев: вы убили

мою жену, вы два долгих года издевались надо мной в концлагере.