Две последние пули не себе приберег, пробил ими обе емкости.

Зашипел, поступая ко всем желающим и нежелающим бесплатный газ.

То, что текло из одного баллона было невидимым, из другого

выходил дух желтовато-серого оттенка.

Резкий запах резанул где-то во внутренностях носа.

Я использовал Стечкина-Авраамова в качестве простой болванки,

чтобы раскурочить оконное стекло.  Сдернул пластиковую

занавеску, одним узлом привязал ее к батарее, другим присобачил

к себе.  И шагнул за борт, если точнее вышел в окно.

Вот я уже сушусь на занавеске, на метр ниже подоконника --

неподалеку птицы летают -- я вижу их тепловые силуэты --  и я

могу стать одним из них, правда ненадолго.

Расстояния до земли разучился я бояться еще в армии, отсидев

на деревьях в общей сложности не меньше месяца.

В шахте лифта я тоже не слишком сдрейфил. Высота мне больше

нравится, чем общество грубиянов-червяг. Да и сейчас она была

смазана темнотой, а если точнее зеленоватыми сумерками.

Правда, было обстоятельство, которое могло расстроить, если бы я

уже не расстроился до самого максимума.

Спасательница-занавеска потихоньку "текла", то есть

растягивалась, собираясь вскоре лопнуть. А в лаборатории

уже принялось все падать, разбиваться, отлетать, отскакивать.

Двери, шкафы, стулья, перегородки, автоклавы, реакторы, колбы,

штативы, пробирки.

Отчитав добросовестно до семи, я чуть приподнялся, закинул в

лабораторию последнюю гранату и опять съехал вниз. Два толчка

почти наложились друг на друга, шпокнул боезаряд, а потом

сдетонировала смесь хлора, воздуха и того джинна, что

сидел во втором баллоне. Над моей головой бросились на

улицу всякие ошметки, я же досчитал до трех и поспешил в

лабораторию, чтобы больше не мучить занавеску.

Некогда модерновая лаборатория превратилась в подобие

развалившегося батальонного сортира. Завалена каким-то дерьмом,

а оно, в свою очередь, засыпано белым порошком, то ли солью, то

ли штукатуркой.  Все перегородки напрочь снесло.

Какие-то кучки продолжали ворочаться и как будто проявляли

недовольство. Я решил дальше подоконника не двигаться.

Эти паршивцы могут быть везде: на этаже, на лестнице, на крыше,

на стенах.  Круто я все-таки их раззадорил своими оборонными

мероприятиями.

Где-то неподалеку, аккомпанируя моим соображениям, уже

потрескивали разряды.

Кажется я ненамного облегчил свою участь.  Пора писАть на

подоконнике:  "Обнаружившему мои кости, просьба в ведро не

бросать".

Электрическая песня льется все ближе и ближе, для меня

исполняют, можно сказать, по заявке.  И слова там, наверное,

известные: "Кто был ничем тот станет всем". А может

все правильно? Кто лучше прыгает, кусает, колет -- тот и прав,

тот более прогрессивен.

В лабораторию откуда-то из-под плинтуса стали вползать длинные

зеленые тени. Снаружи по стене прокатились и разорвались

шаровидные разряды. Это было красиво. Придется помирать...

И вдруг, заглушая треск марширующих червяг,

загребли вертолетные лопасти. Я стащил с себя шлем и замахал

им, как бешеный человек. Наверное, это было замечено,

поэтому вертолетный гул сместился ко мне и отклоненная

козырьком крыши веревочная лесенка заболталась в полуметре от

меня.

Я то ли прыгнул, то ли рухнул, но шаткую тропу в небо

ухватил. Вертолет, заполучив меня, сразу съехал в сторону, и

совершенно правильно поступил, потому что в окошке с моего

подоконника заулыбалась крюкастая морда.