– Я не согласен! – заявил он. – Люди очень разные, нельзя выносить им всем один и тот же приговор!

– Это приговор не отдельным людям, – удостоил его ответом Император. – Это приговор человечеству.

– Гелас правильно сказал – творчество людей бывает очень разным, – лихорадочно заговорил Маг. – Есть же изумительные песни, картины, книги… в них заложены возвышенные, благородные идеи, и люди не остаются к ним равнодушными. А если нам кажется, что дурного в них больше, чем хорошего, – нужно же учитывать их условия, уровень развития. Никто и не ожидал, что они начнут свою жизнь совершенными…

– Что могло быть благороднее учения Хризы? – Взгляд Императора пронзил его насквозь. – И что они сделали с ним?

Довод Мага, подсмеивавшегося над методами Жрицы, обернулся против него самого. Маг подавленно замолчал.

– Ничего не поделаешь, наши усилия по развитию людей в творцов не принесли ощутимой пользы. – Ему показалось, что в голосе Императора прозвучало сочувствие. – Понятно, это очень непростое дело, а у нас нет никакого предварительного опыта. Возможно, когда‑нибудь, в отдаленном будущем, нам еще предоставится случай провести подобный эксперимент, но теперь, – Император отвел взгляд от Мага и окинул им остальных, – нам нужно позаботиться, чтобы он завершился с наименьшими издержками. Полагаю, на этом Осуждение можно закончить, а вы трое – Жрица, Воин, Маг – приступайте к исполнению.

***

Сегодня Магу было мало озера. Он перенесся на высокий утес, откуда открывался неповторимо величественный вид на окрестные скалы. Голые, в первозданном беспорядке разбросанные по нагорью. Для чего они были здесь? О чем они были призваны говорить, напоминать творцам? Ведь в Аалане не было ничего случайного. Маг подошел к самому краю утеса, поглядел вниз вдоль отвесной, уходящей в бездонную пропасть скалы, и безразлично отвернулся. Что ему эта пропасть, в которую нельзя упасть? В этом мире он был летуч и мог повиснуть над любой бездной.

Он покинул утес, чтобы оказаться на берегу ааланского моря, спокойного, нежно‑прозрачного, немыслимой красоты оттенков. Шелковистый, желтоватый песок шелестел под ногами, ласково принимая в себя его ступни.

Что ему это море, в котором нельзя утонуть? Куда бы еще податься? Он понял, что просто не находит себе места, и остался на берегу. Что ему этот мир, в котором нет риска, нет опасности?

Наверное, прав был Гелас, утверждая, что в нем появилось слишком много человеческого.

Сюда, на берег моря, он и вызвал Нерею. Она возникла на песке, сияющая голубизной, струящаяся изяществом платья, в облаке белокурых волос, прижатых обручем белого металла. Они радостно улыбнулись друг другу, он протянул ей руки и бережно сжал легшие в его ладони пальцы.

– Ты очень грустный, – сказала она, заглянув ему глаза.

Самому Магу казалось, что он светился радостью, прислушавшись к себе, он понял, что глубоко внутри него залегла неистребимая накипь печали.

Разочарования. Огорчения. Утраты. Горькие подарки людей, и каждый из них вложил свое зернышко, свою песчинку в этот недвижный, залегший в сердце его сердца слой. И все‑таки – захотел бы он вернуть себе прежнюю мальчишескую беззаботность, прежнее душевное благополучие?

– Я не грустный, – ответил он. – Просто прежде жизнь была слишком гладкой. Но теперь все встало на свои места.

– О чем ты говоришь? – В глазах Нереи мелькнуло непонимание.

– Да ни о чем, – отозвался он. – Просто так.