Это был мужественный и решительный малый и всякий знал, что сдержит слово, и потому пошли на компромисс. Они вписали его имя, но с заявлением только на сто футов, оставив себе по двести футов каждому. Вот в чем заключалась вся история ночного сборища; сведения эти получил Хигбай от одного приятеля, шедшаго вместе с ним домой.
На следующий день Хигбай и я отправились на новыя изыскания и рады были покинуть места наших неудач и страданий; через два месяца, однако, вернулись обратно, испытав множество лишений и разочарований. Мы узнали, что общество «Обширнаго Запада» и общество Джонсон соединились в одно, которое состояло из пяти тысяч паев. Главный приказчик, опасаясь разных неприятностей и понимая весь труд вести такое громадное дело, продал свои сто футов за девяносто тысяч долларов золотом и уехал домой в Штаты наслаждаться своим богатством. Если такия деньги давали за имущество, разделенное на пять тысяч паев, то что же мы могли получить за наши шестьсот футов. Разница такова, еслиб одним домом владели не пять тысяч человек, а шестьсот. Да, мы были бы миллионерами, еслиб поработали лопатой и заступом хотя один несчастный денек на нашей собственной земле!
Многие, может быть, примут этот разсказ за вымысел, но свидетельския показания, а также оффициальныя реестровыя книги области Эсмеральда могут легко подтвердить правдивость этой истории. Я всегда могу сказать, что однажды в продолжение десяти дней я безусловно и безспорно стоил миллион долларов. Год тому назад мой уважаемый и во всех отношениях почтенный, старый компаньон-миллионер Хигбай писал мне из отдаленнаго местечка в Калифорнии, что после разных лишений и потрясений в продолжение десяти лет он, наконец, приобрел себе 2500 долларов и с этими деньгами намеревался заняться торговлею плодами на весьма скромных началах. Как бы мысль о таком предприятии обидела и разсердила бы его в ту ночь, когда мы, лежа в нашей хижине, мечтали о поездке по Европе и о каменных домах на Рашион Гилле!
ГЛАВА XLII
Что же делать теперь?
Это был важный вопрос. Я с 18-ти-летняго возраста вступил самостоятельно в свет с намерением как-нибудь пробить себе дорогу (отец надеялся на друзей; он хотя и оставил нам наследство в виде чувства гордости о нашем происхождении из Виргинии и о нашем национальном достоинстве, но я скоро понял, нто на этом одном существовать нельзя, что необходим и хлеб насущный). Я зарабатывал себе этот кусок насущный на разных поприщах и никого не удивлял своими подвигами; и теперь путь стоял открытым, нужно было только умело выбрать работу, но дело в том, что мне работать не хотелось после такого громаднаго богатства. Я когда-то был приказчиком в колониальном магазине, впрочем, всего один день, потому что успел сесть такое количество сахару, что хозяин меня уволил, сказав, что я ему не нужен и что он сам намерен стоять у прилавка. Я когда-то стал разучивать законы, но скоро бросил это скучное и сухое дело. Я служил недолго в кузнечном заведении, но желание пристроить мехи так, чтоб они действовали сами, взяло у меня столько времени, что хозяин прогнал меня, сердито сказав, что из меня никогда ничего хорошаго не выйдет. Я был приказчиком в книжном магазине, но опять не надолго. Покупатели надоедали мне постоянными требованиями и не давали мне спокойно читать; хозяин, заметив это, дал немедленный отпуск, позабыв определить срок. Я был приказчиком в аптекарском складе одно лето, но мои рецепты были неудачные; оказалось, мы продавали больше клистирных трубок, чем содовой воды. Мне опять пришлось уйти. Я когда-то изучал печатание, в надежде быть вторым Франклином, но и это принесло немного пользы. На Союзе Эсмеральда не было места, да к тому же я всегда был плохим наборщиком и всегда с завистью смотрел на кончивших двухлетний срок учеников; когда я нанимался на это дело, то главные приказчики обыкновенно говорили, что хотя нужен будет наборщик, но только не теперь, а как-нибудь в продолжение года. |