На следующий день мы познакомились с мистером Стритом (ныне умершим), надели чистыя рубашки и пошли сделать оффициальный визит королю. Он был на вид тихий, добрый, простой, полный достоинства и самообладания джентльмен, лет пятидесяти пяти или шестидесяти, но в глазах его слегка проглядывала хитрость. Он был одет очень просто, и в то время, как мы к нему входили, снимал с головы соломенную шляпу. Разговор вел он об Утахе, об индейцах, о Неваде, об американских делах и вопросах, говорил с нашим секретарем и с некоторыми лицами, которыя с нами пришли, но на меня не обратил ни малейшаго внимания, несмотря на то, что я несколько раз старался «вызвать его на разговор» о союзной политике и об его гордом отношении к конгрессу. Мне казалось, что то, что я говорил, было очень умно, но он только иногда бросал взгляд на меня, как это делает кошка, когда хочет посмотреть, который из котят играет с ея хвостом. Наконец я, оскорбленный, замолчал и сидел так до конца, красный как рак, ненавидя его в душе и считая его необразованным дикарем. Но он был невозмутим. Его разговор со всеми этими джентльмэнами лился красиво, нежно, музыкально, как бы журчание ручейка; когда аудиенция кончилась и мы начали прощаться, он положил свою руку на мою голову, ласково посмотрел на меня, как бы любуясь, и сказал моему брату:

— А это верно ваш ребенок, мальчик или девочка?

ГЛАВА XIV

Мистер Стрит был очень занят своим телеграфным делом, и если взять во внимание, что он должен был пройти со своим проволоком от восьми до девяти сот миль суровых снежных, необитаемых гор, безводныя, безлесныя и грустныя пустыни, было натурально и неизбежно ему быть так сильно занятым. Не мог же он с удобством ехать и по дороге приготовлять столбы, их должны были тащить на быках через эти безлюдныя пустыни и надо было переезжать с воды на воду через степи, чтоб приобрести один или два столба. Законтрактованное дело мистера Стрита было обширное дело, с какой стороны на него ни посмотри; и чтоб понять, что значат слова «от восьми до девяти сот миль суровых, снежных, необитаемых гор, безводныя, безлесныя и грустныя пустыни», нужно самому лично проехать их, так как перо не в состоянии передать ужасную действительность читателю. Между тем важнейшее препятствие не было им предусмотрено. Он переуступил мормонам самую тяжелую и трудную часть своего подряда, и вдруг они, неизвестно почему, решили, что работать не будут и совершенно спокойно побросали столбы в горах, в пустынях, где и куда попало, и отправились по домам к прежним своим обычным занятиям! Хотя у них было сделано письменное условие с мистером Стритом, но они на это не обратили никакого внимания, говоря, что им «интересно» видеть, как джентиль заставит мормона в Утахе исполнить надувательский контракт, и очень этому смеялись. Стрит говорил — это он сам нам разсказывал всю историю:

— Я был в отчаянии. Контракт мой был не из пустяшных, я подвергался большим и тяжелым обязательствам, если во-время не сдам все дело; пахло разорением. Это была такая поразительная вещь, такое совсем непредвиденное препятствие, что я окончательно был поставлен втупик. Я человек деловой, всегда им был, ничем другим не занимался, как только делами, и потому вы можете себе представить весь мой ужас, когда я понял, что нахожусь в стране, где письменные документы, — главное обезпечение, главная сила и безусловная необходимость каждаго серьезнаго дела, — не имеют законной силы! Я потерял всякое доверие к себе; было ясно, что совершать новыя условия не было никакой пользы. Советовался я с опытными людьми; они все понимали мое безвыходное положение, но не знали, как помочь. Наконец один джентиль сказал мне: «Идите к Бриггэму Юнгу, эта же мелкота не может вам помочь». Я мало надеялся на успех, полагая, что если закон не мог меня оградить, то что может сделать личность, которая не имела никакого отношения ни к суду, ни к законам? Он мог быть очень хорошим руководителем церкви и проповедником, но тут нужно было что-нибудь сильнее религии или нравственнаго влияния, чтобы суметь совладать и убедить непокорных, упрямых, полу-развитых нарушителей условий.