В полночь пошел дождь, и я никогда ничего не видел подобнаго, впрочем, и видеть не мог, потому что было совсем темно. Мы спустили сторы и даже заткнули все щели своим платьем и всетаки, несмотря на эту предосторожность, дождь проникал в двадцати местах. Не было никакого спасения; если мы спасали ноги от воды, то наверно подвергали спину наводнению, спасая спину, мочили что-нибудь другое. Если кто из нас выскакивал из под мокраго одеяла и садился, то тому, на-верно, струя воды проникала за ворот. Между тем карета тихо подвигалась по степи, ныряя в промоинах, так как кучер, благодаря темной ночи, не мог держаться дороги, а буря так, безжалостно бушевала, что не было возможности сдержать лошадей. Как только мы потеряли след, кондуктор зажег фонари, чтобы отыскать дорогу, но при первой попытке свалился в овраг, в четырнадцать футов глубины, и фонарь, как метеор, последовал за ним. Долетев до дна, он оттуда закричал неистовым голосом:

— Не ездите сюда!

На что кучер, смотря на овраг, в котором тот исчез, с негодованием ответил:

— Что же, вы принимаете меня за дурака?

Более часа кондуктор искал нам дорогу, из чего видно, как далеко мы от нея уклонились и чему подвергались. По следам нашей кареты заметно было, что мы дважды избежали опасности. Я не раз радовался, что мы не были убиты в эту ночь. Я не знаю особенной причины этому, но всетаки я радовался.

Утром на десятый день путешествия мы переезжали Зеленую Реку (Green River), красивую, большую, прозрачную, и так неудачно врезались в нее, что должны были ждать новой, упряжки на подмогу, чтобы вытащить нас на берег; вода доходила у нас до самых постелей, но эта была приятная, прохладная вода и, кроме того, ей нечего было у нас мочить, так как, мы все уже давно были вымочены. На станции Зеленой Реки мы завтракали горячими сухарями, свежей вырезкой из антилопы и кофе. Это был единственный раз, что нам удалось хорошо поесть в дороге между Соединенными Штатами и Большим-Соленым-Озером-Сити и единственный раз, что мы действительно остались за это благодарны. Подумайте, какую, должно быть, приходилось нам есть мерзость, если этот завтрак оставил во мне такое глубокое впечатление после стольких лет.

В пять часов утра мы достигли Форта Бриджер (Fort-Bridger), сто семнадцать миль от Южнаго Паеса и тысяча двадцать пять миль от Сент-Жозефа. Отехав пятьдесят две мили дальше, близ Эко-Кэньон (Echo Canyon) мы встретили шестьдесят человек солдат Соединенных Штатов, которые пришли из Кэмп-Флойда (Camp Floyd). Накануне им пришлось иметь дело с тремя или четырьмя стами индейцев, которые, как они полагали, собрались не для добра. В этой стычке четыре индейца взяты были в плен, остальных же преследовали четыре мили, но никого не убили. Это походило на серьезное дело. Мы хотели выйти из кареты и присоединиться к этим солдатам, но, размыслив хорошенько и разсчитав, что индейцев было четыреста человек, мы решили ехать дальше и присоединиться к индейцам.

Эко-Кэньон тянется на двадцать миль. Он походит на длинную, узкую, прямую улицу, идущую вниз уступами, между громадными перпендикулярными стенами Конгломерата, во многих местах в четыреста футов вышины и как бы украшены башнями на подобие средневековых замков. Это был самый безопасный путь в горах, и кучер сказал, что гут он пустит свободно лошадей. Он так и сделал, и если скажут, что ныне курьерский поезд Тихо-океанской железной дороги летит скорее, чем мы пролетели тогда в дилижансе, то я завидую шутнику-пассажиру. Казалось, мы подобрали наши колеса и полетели по воздуху — и все забыли об ответственности за почту. Я не люблю преувеличивать и когда что говорю, то говорю правду.

Как бы то ни было, а время шло. В четыре часа дня мы приехали на вершину Биг-Моунтэн (Big-Mountain), в пятнадцати милях от города Соленаго-Озера, когда заходящее солнце бросало свои последние лучи на мир и самая изумительная панорама горных вершин представилась нашим глазам.