|
Например, мы узнали и убедились, что положительно находились в земле пионеров. Дороговизна самых пустяшных вещей зависела от высокаго тарифа и от дальности перевозки. В то время на востоке денежной единицей была пенни, на западе от Цинцинати единицей была серебряная монета в 5 центов и ничего нельзя было купить дешевле 5 центов, в Оверлэнд-Сити было 10 центов; тут же в Соленом-Озере единицей была 25-центовая монета и ничего нельзя было приобресть дешевле этой суммы. Мы привыкли к употреблению 1/20 доллара, стоимостью в 5 центов, а в Соленом-Озере, если нужно было купить сигару, надо было дать 25 центов; нужна ли трубка, свечка, персик, газета, нужно ли выбриться или джентиль-виски, чтобы потереть мозоли или укрепить желудок, или предупредить зубную боль — всему отдельно цена 25 центов. Когда мы по временам подсчитывали наши деньги, то можно было думать, что ведем расточительную жизнь, но когда мы просматривали счеты, то оказывалось, что ничего подобнаго не было. Но люди легко свыкаются с большими денежными единицами и с высокими ценами и даже любят и гордятся этим; переход на малую единицу и на низкия цены гораздо труднее и не скоро к нему привыкаешь. Больше половины людей, привыкнув в течение месяца к 25 центам, готовы краснеть всякий раз, когда вспомнят о своей презренной 5-центовой монете. Как сильно краснел я, в пышной и блестящей Неваде каждый раз, когда вспоминал о финансовом уроке, данном мне в Соленом-Озере. Это было таким образом (любимая фраза великих авторов и очень красивая, но я никогда не слыхал, чтобы ее кто-нибудь употреблял в разговоре). Молодой малый из метисов, с лицом желтым, как лимон, спросил меня, не желаю ли я почистить сапоги, это было в гостиннице Соленаго-Озера, на другой день нашего приезда. Я сказал «да», и он мне их почистил, я подал ему серебряную монету в 5 цент. с благосклонным видом человека, который благодетельствует бедным и страждущим. Желто-образный малый взял ее, как мне показалось, со сдержанным волнением, положил ее на свою широкую ладонь и стал ее осматривать, как философ осматривает ухо мошки через микроскоп. Несколько человек горцев, конюхов, почтовых кучеров и т. п. подошли и тоже стали смотреть на монету с тем равнодушием к приличию, которым отличаются эти дерзкие пионеры. Тогда желтый малый подал мне монету обратно, сказав, что я лучше бы держал свои деньги в бумажнике, чем в моей душе, тогда оне не были бы такими маленькими и ничтожными. Все кругом разразились громким, непристойным смехом! Я тут же уничтожил эту гадину добродушной улыбкой на его злое замечание, которое походило на скальпирование.
Да, мы приучились в Соленом-Озере платить за все громадныя деньги, оставаясь на вид равнодушными; до нас и так доходили слухи, что все эти кучера, кондуктора, конюха и жители Соленаго-Озера, считая себя высшими созданиями, презирали «эмигрантов». Мы не позволяли в нашем присутствии никаких лишних разговоров; мы желали лучше пройти за пионеров, за мормонов, за почтовых кучеров, за погонщиков, за убийц на Горных Лугах, за все, что хотите и что в степях и в штате Утахе уважалось и чем восхищались, но нам совестно было быть «эмигрантами» и мы стыдились нашего белаго белья и жалели, что не можем браниться и ругаться в присутствии дам. И много раз потом в Неваде бывали случаи, когда нам приходилось понимать унизительное положение «эмигранта», существа низкаго и жалкаго. Может быть, читатель и был в Утахе, в Неваде или в Калифорнии и, может быть, даже и недавно, и когда он с грустью и с снисхождением смотрел на все эти страны, сравнивая их в своем уме с тем, что для него действительно составляет настоящий «мир», то скоро приходил в убеждению, что тут он жалкий и ничтожный и что каждый старается дать ему это почувствовать. Бедняга, они смеются над его шляпой, над покроем его сюртука, сшитаго в Нью-иорке, над его выговором, над его забавным невежеством о рудах, о шахтах, о тоннелях и других вещах, которых он прежде не видел и о которых мало читал. |
