Ну, что же мог сказать на это человек, которому случай дает возможность приобрести состояние легко, не рискуя ничем, никого не обижая и не подвергая своего имени никакому безчестию?

Он мог только ответить „согласен“.

В эту же ночь заявление было помещено и надлежащим образом записано в книгах. Мы заявили требование на двести футов каждый, всего значит на шестьсот, и составили бы самое маленькое и тесное общество в области, с которым легко было бы справиться.

Надеюсь, что всякий поймет, что в эту ночь мы не могли сомкнуть глаз. Хигбай и я хотя и легли спать около полуночи, но верно только для того, чтобы все время лежать с открытыми глазами, думать и мечтать о будущем.

Повалившаяся на бок хижина наша, без пола, казалась мне дворцом, рваныя серыя одеяла были в моих глазах шелковыми, мебель — вся из розоваго и краснаго дерева. Каждый раз, как приходила мне в голову какая-нибудь новая фантазия роскоши, я волновался, метался по кровати и задыхался от наплыва мыслей, вследствие которых внезапно садился в кровати, как будто ко мне приложили электрический ток. Мы перебрасывались отрывочным разговором. Хигбай спросил:

— Когда вы думаете вернуться домой, в Штаты?

— Завтра, — в это время один или два нервных поддергиваний заставляют меня принять сидячее положение, — То есть нет, но в будущем месяце, наверное.

— Мы поедем на одном и том же пароходе.

— Согласен.

Молчание.

— На пароходе № 10?

— Да, нет, на № 1.

— Хорошо.

Опять молчание.

— Где намерены вы поселиться? — спросил Хигбай.

— В Сан-Франциско.

— Дело, я также.

Молчание.

— Слишком высоки, слишком много придется все лазить, — слышится из уст Хигбай.

— Что такое?

— Я думал о горе Рашион, выстроить там наверху дом.

— Слишком много придется лазить? Да разве вы не намерены держать лошадей?

— Конечно, буду. Я об этом забыл.

Молчание.

— Какой дом хотите вы построить?

— Я об этом только-что думал. Трех-этажный с мезонином.

— Но какой, из чего?

— Ну, этого я еще не знаю. Кирпичный, вероятно.

— Кирпичный абрис.

— Почему? Какая же ваша мысль?

— Коричневый каменный, зеркальныя французския стекла, биллиардная комната близ естоловой — лепная работа и живопись, два акра прелестнаго газона — теплицы, чугунную собаку на парадном крыльце, серых лошадей, ландо и кучера с кокардой на шляпе!

— Недурно.

Продолжительное молчание.

— Когда думаете вы выехать в Европу?

— Об этом я еще не думал. А вы когда?

— Весною.

— Чтобы пробыть все лето?

— Все лето! Я останусь там три года.

— Неужели? Вы это серьезно говорите?

— Конечно.

— Я также поеду,

— Конечно, поедемте.

— В какую часть Европы поедете вы?

— Повсюду. Во Францию, Англию, Германию, в Испанию, Италию, Швейцарию, в Сирию, в Грецию, в Палестину, в Аравию, в Персию, в Египет, везде и повсюду.

— Я согласен.

— Отлично.

— Вот будет важная поездка!

— Иы истратим сорок или пятьдесят тысяч долларов, как ничего, во всяком случае.

Еще продолжительное молчание.

— Хигбай, мы должны мяснику шесть долларов, он угрожал остановить наши…

— С чорту мясника!

— Аминь!

И вот так-то оно и шло.