Жека уже рассказал Алексу, как устроен советский колхоз: все постройки, техника и земля принадлежат государству, а местные жители работают на ней как наемные рабочие.

– Только зарплаты у них крошечные, поэтому молодежь стремится в города перебраться, – объяснил Пряницкий. – Но зато здесь нет никакого дефицита: что вырастил на огороде, то твое. Ну и потом народ кур разводит, поросят, коров… Днем на колхоз горбатится, а с утра пораньше и вечерком – на себя.

Когда Алекс с Мишей подошли к общежитию, у выставленных на улицу умывальников уже толпились студенты. Сегодняшние полевые работы были окончены.

– О, какие люди! – завопил Жека, увидев Мишу с Алексом. – Идите сюда, чего покажу! – с этими словами он вытащил из кармана картофелину совершенно неприличной формы. – О какая выросла! Это вон кто нашел! – похвастался он, показывая на Марику.

Алекс едва сумел подавить ухмылку. Ему показалось, что в этом есть какой то тайный знак.

– Красавица на весь колхоз! – влюбленно орал Жека. – Как посмотришь, сразу жениться хочется. Только у нее есть один существенный недостаток: она никому не дает!

Кусок мыла, пущенный рукой Марики, угодил ему точнехонько между глаз.

– Зато я нормы ГТО сдаю на отлично, – проговорила она и, накинув полотенце на плечо, величественно удалилась в сторону общежития.

– Она служила в армии? – шепотом спросил Алекс.

Переглянувшись, Миша с Жекой прыснули.

– Да нет! – отозвался Пряницкий, потирая ушибленный лоб. – У нас в школе все сдают нормы ГТО: автомат на скорость собирают, в противогазах сидят, гранаты кидают…

«Какая женщина!» – подумал Алекс, с восторгом глядя вслед Марике.

Комнаты в общежитии напоминали солдатские казармы: два ряда железных кроватей, между ними – тумбочки, у входа – табличка «Уходя, гаси свет».

Собираясь на ужин, девушки вовсю обсуждали американца:

– Длинные волосы – это безвкусно.

– А по моему, ему идет.

– Интересно, где это он так натаскался болтать по русски? Наверное, в какой нибудь специальной шпионской школе.

Марику несколько раздражали подобные разговоры. «Расшумелись, как будто инопланетянина увидели», – ворчала она про себя.

Слух о том, что с ними на картошку поедет иностранец, взбудоражил студентов задолго до отъезда.

– Помните! – витийствовал на организационном собрании Лядов. – На вас лежит большая ответственность: своим примером вы должны показать этому американцу, что значит жить и работать по коммунистически.

Не пить, не сорить, не ругаться матом… Никаких незрелых высказываний, никаких просьб о сувенирах, никаких попыток завести шуры муры.

– Особенно это касается девушек! – многозначительно сказал Лядов. – Алекс Уилльямс должен вернуться к себе в Америку с твердым осознанием того, что у нас есть собственная гордость!

«Алекс Уилльямс? – удивилась Марика. – Тот самый, которого я встретила вместе с Пряницким в метро?»

Мысли об Алексе преследовали ее все эти дни. Эх, надо было наврать, что ей тоже необходимо поехать на Центральный телеграф позвонить домой! Потом можно было бы всем вместе пойти погулять, поесть мороженое… И расспросить Алекса о жизни в США и вообще за границей: что они  думают о нас , что у них там едят, какую музыку слушают? Ведь пообщаться с живым иностранцем – это так интересно!

Впрочем, Марика все равно никогда не осмелилась бы сделать это при Жеке. У Пряницкого была мерзкая привычка ревновать ее к каждому столбу и чуть что – обвинять в распущенности.

Объясняй ему потом, что Алекс Уилльямс привлекает ее отнюдь не как мужчина.