Ну, конечно! И чай этот (заварка недельной давности) говорит о том, что он боится выходить даже за продуктами.
– А почему вы позвонили мне из автомата? Боитесь прослушивания?
Снова кивок. «Неужели он настолько глуп, чтобы прикрывать очевидную материальную заинтересованность делом государственной важности?»
– Скажите, Юрий Израилевич, вы хотя бы догадываетесь о том, что услуги частного детектива, мягко выражаясь, не бесплатны?
Изгорский мгновенно оживился.
– Значит, вы согласны? – воскликнул.
– Я задал вам вопрос.
– Конечно, конечно же! У меня есть деньги даже для того, чтобы оплатить услуги нескольких охранников, но я… поймите, я не заинтересован в разглашении, – он встал, обошел вокруг стола и снял с полки толстый потрепанный том. – Может быть, я не даю вам достаточных оснований, но вы просто поверьте мне. Вот, – он извлек заложенные между страницами деньги и положил перед Столетником. – Не подумайте, – поспешил заверить, это только задаток. Я рассчитаюсь с вами, как только… как только… Но, пожалуйста, не нужно ничего оформлять и ничего никому говорить.
Женька пересчитал деньги. Пять новеньких стодолларовых купюр.
– Я понимаю, – сказал он Изгорскому серьезно и начал разыгрывать детективный спектакль: – Разрешите осмотреть вашу квартиру?
– Пожалуйста.
– Раз я теперь отвечаю за сохранность вашей жизни, то должен знать, откуда ждать опасности.
– Конечно, – полноправный теперь клиент опустился на стул с видом арестованного, в квартире которого производится обыск.
– Можно? – Женька снял телефонную трубку. Считав с аппарата номер, накрутил диск, изменив две последние цифры. – Алле… Здрасьте… Будьте добры, мне Анджелу, пожа… Как – не живет?.. Извините, я, наверное, ошибся.
Телефон, несомненно, работал. Значит, у Изгорского все‑таки были основания звонить из автомата?
Окно выходило на Мартеновскую, на тыльную сторону четырнадцатого дома; внизу желтел детский дворик с качелями и песочницей; от окон нижнего этажа к липам тянулись бельевые веревки. Пожарная лестница находилась за углом, но достать с нее до решетки окна можно было только теоретически, Женька все же открыл форточку и, подергав решетку, убедился, что она вмонтирована намертво.
– Скажите, Юрий Израилевич, кто ваши соседи? – спросил он, всматриваясь в чердачное окно дома напротив.
– Я не знаю их, – пожал плечами старик. – Здесь подолгу не задерживаются, это что‑то вроде перевалочного пункта для тех, чьи дома ремонтируются или… в общем, не знаю. По‑моему, добрые люди. А что?
– Среди нет ваших недоброжелателей?
– Наверно, нет.
– Кто устанавливал вам решетки и дверь?
– Какая‑то фирма, не помню, как она называется. Очень быстро – сняли мерки, а на следующий день все сделали.
– У кого‑нибудь еще есть ключи от вашей квартиры?
– Ни у кого. У кого же они могут быть?
– У родных, друзей, соседей?
– У меня нет родных и друзей, а соседи… Зачем им мои ключи? Мы, в сущности, совсем чужие.
– Сколько ключей дали вам установщики двери?
– По два от каждого замка.
– Где второй комплект?
Изгорский наморщил лоб, стараясь вспомнить, где спрятал ключи, потом решительно подошел к секретеру и, выдвинув ящик под ним, достал из картонной коробки связку.
– В квартире есть ценности? – спросил Женька.
– Какие?
– Драгоценные камни, антиквариат, золото, деньги?
Изгорский горько усмехнулся, широким жестом показал на пустые стены. |