— Ну, и чем, Исайка, ты можешь угостить моего друга? — вопросил купец.

— Для него и для вашей милости у меня есть та самая водка и тот самый гусь, которыми я потчевал вашу милость.

Овчинников велел кочмарю принести ещё ветчины, капусты, моченых яблок и повернулся к подьячему.

— А ты, Григорий Карпович, что сегодня решил отпразновать?

— Не до праздников, — хмуро сказал подьячий. — Ездил с Ордин-Нащекиным к шведам, а там не до разносолов было. Вернулись сюда, а здесь уже и котлы зачищены. Вот пришлось в корчму тащиться.

— Так что ж мы стоим! — спохватился Овчинников. — Садись за стол, вот бери ломоть хлеба и накладывай ложкой лососевую икру, она, заметь, норвежского посола.

Упрашивать Гришку не пришлось. Он накинулся на икру, выпил чарку водки и взялся за гуся, а купец сидел с ним рядом, наливал да подкладывал угощенье, глядя на него нежным взглядом, как на кровного родственника.

— Кажись, наелся, — подавляя отрыжку, сказал Котошихин. — Извини, Кузьма Афанасьевич, что чарка будет последней. Мне нужно завтра явиться к князю Прозоровскому, а он, хоть и сам ведром лопает, но похмельных на дух не выносит.

— Что же такое случилось, коли шведы послов не накормили обедом? — простодушно спросил Овчинников. — Разве такое раньше бывало?

— На моей памяти нет, — сказал Котошихин, обтирая ладонью засаленную бороду. — И послы пировали, и приказным людям перепадало.

— Вот беда! — вздохнул Овчинников. — Видно, мира ещё долго не будет, а торговым людям это — нож вострый. Совсем торговлишка захиреет.

— Не прибедняйся, Кузьма Афанасьевич, — сказал Котошихин. — Это русским купцам, окромя Швеции, сейчас некуда податься, а ты ведь, хоть и русский, но подданный короля, живёшь в Нарве, и ехать с товарами волен и в Англию, и во Францию.

— Так там и ждут нашего брата, — отмахнулся Овчинников. — Моя торговля здесь, я торгую с русскими купцами, а без крепкого мира это невозможно. Знать бы, что будет…

— Пока поляки со шведами замирились, — важно сказал Котошихин.

— Вот это новость! — подскочил Овчинников. — И какая от этого выгода купцам?

— Не может ваш брат без выгоды, — усмехнулся Котошихин. — С этим миром большая невыгода для нас, русских, явилась: как бы не пришлось отдавать все города и местности, что недавно отвоевали у шведов и ляхов.

— Слава Богу, что Нарва в стороне от всего этого перетряса осталась, — перекрестился Овчинников. — Выгоды мне от этого договора нет, но и потерь тоже.

— Смотрю я на тебя, Кузьма Афанасьевич, и всё хочу спросить, каково жить под шведами тебе, православному русскому человеку?

— Ну, ты, брат, и загнул вопросец, — сказал Овчинников. — Без доброй чарки и не ответить. Ты как, поддержишь меня?

— Наливай! — махнул рукой Григорий. — Но это точно последняя, а то меня князь проглотит и кости не выплюнет.

Они осушили чарки, Овчинников отвечать на вопрос не спешил, жевал закуску, поглядывая в сторону, и постукивал рукой по столу.

— Если ответить коротко, то русскому купцу жить в Швеции страшно, — вымолвил Овчинников. — Ему там легче голову и мошну потерять, чем в России.

— Вот так раз! — удивился Котошихин. — А все нахваливают шведские порядки, мол, и честность, и чистота… Тогда почему страшно?

— А потому, что там приказные люди посулов не берут.