— Что за вздор! — всплеснул руками отец Антоний. — Вы знаете, что ради неё люди приезжают в храм за многие тысячи вёрст? Вы знаете, что она была обретена чудесным образом? Конечно, не знаете. Поселковый рыбак вытащил её на уду, и, хотя она была насквозь пропитана влагой, образ не покоробился, не облез и после сушки обрёл первозданный вид.

— Всё это очень интересно, но на иконе написан Сталин, — устало произнёс майор. — Но вам мало показалось одного вождя, вы пригрели в храме его двойника. Спрашивается, зачем?

— Врата храма открыты для всех. Даже убийце путь в него не заказан.

Майор помрачнел, взял какой-то бланк, быстро его заполнил и протянул священнику.

— Вот вам документы на изъятие иконы для проведения соответствующих, если на это будет указание, экспертиз.

Отец Антоний шумно задышал, но у меня в кармане зазвонил мобильник, и майор в ответ на мой вопросительный взгляд поторопился ответить:

— Покалякай, только недолго. А вы, ваше преподобие, свободны. Пока свободны.

Я поднёс трубку к уху.

— Как вы там? — весело произнёс Ершов.

— У вас хороший друг.

— Да. И притом давний, со школы. К вам я направил микроавтобус. В нём есть одно лежачее место. Оно, я думаю, вам не потребуется.

— Я жив-здоров. А вот у Мити проблемы. Кажется, небольшое сотрясение.

— Я послал пару ребят, они вам помогут, если что пойдёт наперекосяк.

Пока я разговаривал, майор удалился, и в полуподвале нас осталось пятеро: я, священник, Митя, Соня и Сталин.

— Скоро за нами подойдёт машина, — сказал я. — А пока проведём блиц-опрос: кому помешал мирный молебен, чтобы на него обрушились такие репрессии. Начнём с тебя, Соня.

— Я не знаю, — промямлила она. — Скорее всего, плохое случается от зависти.

— Во всём, что произошло, виноват я, — сказал Митя.

Я повернулся к отцу Антонию.

— Дела мирские мне неведомы, посему я промолчу.

Сталин был человеком военным, в фуражке у него всегда имелась иголка с ниткой, он только что закончил подшивать оборванный погон на кителе и, застегивая пуговицу, отчеканил:

— Россия искала счастья, а нашла произвол. То ли ещё будет!

У меня тоже были кое-какие соображения о том, кто навёл полицию на крестный ход и крепко подставил Митю под удар карательной машины демократии, но я предпочёл их не оглашать в помещении райотдела полиции.

— Что ж, пора на выход, — бодро сказал я. — Хватит томиться в полицейском застенке.

На улице было ослепительно светло от яркого послеполуденного солнца, двор был пуст, ворота распахнуты настежь, и все мы направились к проезжей дороге. Но полковник не забыл своего обещания, на выходе меня догнал молоденький полицейский и вручил конверт с распечанными крамольными размышлениями Мити, которые вполне могли ему стоить нескольких лет свободы.

Сунув конверт в карман, я посмотрел в сторону доставившего мне за последние дни много неприятностей пробирочника и поразился тому, как он выглядит. Его лицо покрывала мертвенная бледность, вдруг он запошатывался. Соня не смогла его удержать, и Митя непременно бы громыхнулся на асфальт, но его подхватил Сталин и прислонил спиной к стволу придорожного тополя.

— Что с ним? Но это не эпилепсия, я эпилептиков знаю, — обеспокоенно сказал он. — Надо вызвать скорую помощь.

— Его ударил полицай дубинкой по голове, — я легонько коснулся ладонью щеки Мити. — Потерпи чуток, сейчас подъедет микроавтобус.

— Мне уже почти хорошо. Только чуть подташнивает.