— Мой дорогой друг, — сказал м-р Пэмбльчук, беря меня за обе руки, когда он, я и завтрак остались втроем, поздравляю вас с вашим счастием. Оно заслужено, вполне заслужено!

Это было кстати сказано, и я нашел, что он говорит разумно.

— Подумать только, — продолжал м-р Пэмбльчук, после нескольких минут восторженнаго созерцания моей персоны, — что я был смиренным орудием, которое привело к такому перевороту! Какая чудная награда!

Я напомнил м-ру Пэмбльчуку, что надо держать все дело в тайне, и сказал ему, что желаю, чтобы мое платье было прислано к нему на дом; он выразил свой восторг по случаю выпавшей на его долю чести. Я упомянул о своем желании избежать деревенских толков и осмотров, и он превознес меня за это до небес. Никто, кроме него, говорил он, не достоин моего доверия и…. тут он в сотый раз попросил позволения пожать мне руку. Затем он напомнил мне наши детския игры в сложение, то как мы вместе ходили подписывать контракт, в силу котораго я стал учеником Джо, и признался, что он всегда был моим любящим и лучшим другом. Если бы я выпил в десять раз больше рюмок вина, чем выпил их за этим завтраком, то и тогда отлично бы помнил, что никогда он не был моим другим, и в душе отрекся бы от этого. Но теперь я подумал, что он все-таки разсудительный, практический и добродушный человек.

Мало-по-малу он восчувствовал такое доверие ко мне, что стал спрашивать моего совета касательно своих собственных дел. Он упомянул, что в настоящее время ему представляется случай забрать в свои руки всю хлебную торговлю нашего околотка и что, по его мнению, молодому, умному и богатому джентльмену всего лучше поместить свой капитал в это дело и получать пятьдесят процентов, не ударяя палец о палец. Что я об этом думаю? Он очень доверяет моему мнению. Я высказал свое мнение:

— Подождите немножко!

Мудрость и глубина этого взгляда так поразила его, что он вновь, и уже на этот раз не испрашивая позволения, пожал мне руку.

Мы выпили все вино, и м-р Пэмбльчук клялся и божился, что будет удерживать Джозефа в границах (я не знаю, в каких именно границах) и оказывать мне важныя и постоянныя услуги (я не знаю, какия именно услуги). Он также сообщил мне в первый раз в жизни, что всегда говорил про меня:

— Этот мальчик — необыкновенный мальчик, и, попомните мое слово, он далеко пойдет.

Мы сто первый раз пожали друг другу руку, и он проводил меня, призывая на меня благословение неба, и долго стоял, махая мне вслед рукой, пока я не скрылся из вида. Выйдя за город, я свернул в поле и хорошенько выспался под изгородью, прежде нежели продолжать путь домой, так как голова у меня кружилась от выпитаго за завтраком вина.

Мне не приходилось везти с собой в Лондон много вещей, так как то немногое из того немногаго, что я имел, не годилось для моего новаго положения в жизни. Но я начал укладываться в тот же день и по глупости уложил те вещи, про которыя знал, что оне понадобятся мне завтра утром: сделал я это только из-за того, что боялся потерять минуту времени.

Так прошли вторник, среда и четверг, а в пятницу утром я отправился к м-ру Пэмбльчуку, переоделся в свое новое платье и пошел в гости к мисс Гавишам. М-р Пэмбльчук уступил мне для переодеванья свою спальню, где повешены были по этому случаю чистыя полотенца. Платье мое мне сразу не понравилось. Но после того, как я пробыл в нем полчаса, при чем долго смотрелся в маленькое зеркальцо. тщетно пытаясь обозреть свои ноги, платье мне как будто больше понравилось. Так как в десяти милях разстояния по соседству в это утро был базар, то м-ра Пэмбльчука не было дома. Я не сказал ему определенно, когда думаю ехать, и не разсчитывал до отезда вновь пожать его руку. Все было как следовало быть, и я вышел из лавки в новой одежде; я стыдился проходить мимо лавочника и подозревал, что в конце концов я наверное смешон в новом платье и похож на Джо в его праздничном наряде.