— Мне всегда кажется, — говорил Уэммик, — что он разставляет человеку западню и ждет. Вдруг… хлоп… и вы пойманы!

«Попасть в западню не очень приятно», подумал я и сказал, что он, вероятно, очень ловок.

— Еще бы! — ответил Уэммик.

Затем я спросил:

— Вероятно, у него блистательно идут дела?

И Уэммик ответил:

— Ве-ли-ко-лепно!

Я спросил:

— Много ли у него писцов?

На это Уэммик отвечал:

— Мы не держим особенно много писцов, потому что Джагерс один, и другого такого не найти. Нас всего четверо. Хотите их видеть? Вы теперь, могу сказать, у нас свой человек.

Когда мы осмотрели контору и сошли вниз, Уэммик отвел меня в комнату опекуна и сказал:

— Вы здесь уже были?

— Скажите, пожалуйста, — спросил я, снова увидев две мерзкия маски, — чьи это снимки?

— Эти? — сказал Уэммик, встав на стул и смахнув пыль с ужасных голов, прежде чем их снять. — Это две знаменитости. Они доставили нам много славы. Этот молодец (да ты, должно быть, ночью сходил с полки, старый негодяй, и заглядывал в чернильницу, что у тебя такое пятно над бровью!) убил своего хозяина, и, так как его в том не могли уличить, то значит устроил ловко дело.

— Портрет похож на него? — спросил я, отступив от зверской хари, между тем как Уэммик плюнул на пятно и вытер его рукавом.

— Похож ли? да он как живой, знаете. Маска снята с него в Ньюгете, тотчас после казни. Ты питал ко мне маленькую слабость, неправда ли, старый хитрец? — сказал Уэммик и пояснил этот дружеский возглас, дотронувшись до брошки с изображением лэди и плакучей ивы возле урны:

— Он нарочно заказал это для меня.

— А того другого господина постиг такой же конец? — спросил я. — Он кажется одного поля ягода.

— Вы правы, — отвечал Уэммик, — и скверная ягода. Да! его постиг такой же конец, вполне естественный в таких случаях, уверяю вас. Он подделывал завещания; а мнимых завещателей отправлял на тот свет. А уж какой лжец он был, не приведи Господи! В жизни не встречал другого такого лжеца.

Прежде, чем поставить своего покойнаго приятеля обратно на полку, Уэммик дотронулся до самаго широкаго из своих траурных перстней и сказал:

— Нарочно посылал купить его для меня, накануне казни.

Вдруг мне представилось, что все украшения, которыя он носил, были подарки покойников. Так как он, повидимому, не скрывал источников своих сокровищ, я решился спросить его об этом.

— О, да, — отвечал он, — это все подарки такого же рода; я всегда их принимаю. Они курьезы своего рода. И вместе с тем имущество. Они стоят не Бог весть как дорого, но все же это имущество, и движимое. Для вас это пустяки при вашей блестящей будущности, но что касается меня, то моей путеводной звездой всегда было: приобретать движимое имущество.

Я похвалил его за это, а он продолжал с дружеской улыбкой:

— Может быть, вы захотите когда-нибудь навестить меня в Вальворте и даже переночевать у меня; я сочту это за честь. Мне нечем особенно похвастаться перед вами, но, быть может, вам любопытно было бы взглянуть на те вещи, какия я могу вам показать; кроме того у меня хорошенький садик и беседка.

Я сказал, что с наслаждением принимаю его гостеприимство.

— Благодарю, приходите, когда вам будет удобно. Вы уже обедали у м-ра Джагерса?

— Нет еще.

— Ну, он угостит вас вином, и хорошим вином. Я же угощу вас пуншем, и недурным пуншем. А теперь я вот что скажу вам: когда будете обедать у м-ра Джагерса, обратите внимание на его прислугу.