— Разве я увижу что-нибудь необыкновенное?

— Вы увидите прирученнаго дикаго зверя. Это не совсем обыкновенное зрелище, скажу вам. И м-р Джагерс еще вырастет в ваших глазах.

Я сказал ему, что буду помнить его совет. Когда я стал прощаться, он спросил меня: не пожелаю ли я уделить пять минут на то, чтобы поглядеть на м-ра Джагерса «в деле». Я отвечал утвердительно, и мы отправились в полицейский суд, где увидели человека, похожаго на покойнаго любителя фантастических брошек; он стоял у решетки, смущенно жуя что-то; между тем как мой опекун подвергал какую-то женщину перекрестному допросу и наводил ужас на нее, и на судей, и на всех присутствующих. За всякое слово, которое он не одобрял, он страшно ругался, а если кто-нибудь не сознавался в чем-нибудь, он говорил:

— Я вырву у вас признание; а когда он слышал признание, то говорил:

— Ну, вот я вас и поймал!

Судьи трепетали, когда он кусал себе ногти. Воры и сыщики упивались каждым его словом и содрогались, когда он поводил бровью в их сторону. На чьей стороне он был, я не мог понять, потому что мне казалось, что он всех их разносит в пух и прах; знаю только, что он был не на стороне судей, потому что, когда я на цыпочках выбирался из суда, ноги старичка председателя судорожно трепетали под столом; обвинения так и сыпались на него за то, что он не понимает закона и правосудия.

ГЛАВА XXIII

Бентли Друмль был такой сварливый малый, что смотрел даже на книгу, которую брал в руки, точно автор хотел нанести ему кровное оскорбление: так же нелюбезно относился и к знакомым. Тяжеловесный по природе, неловкий в движениях, с апатичным толстым лицом и неповоротливым языком, который как будто с трудом поворачивался у него во рту, — он кроме того был ленив, спесив, скуп, скрытен и подозрителен. Сын богатых родителей, которые ростили такого милашку, пока не сообразили, что он уже великовозрастный тупица, Бентли Друмль попал к м-ру Покету, когда был головою выше этого джентльмена и втрое его толще.

Стартон был избалован матерью и проживал дома, когда ему следовало находиться в школе, но он был всей душой предан своей матери и восхищался ею без меры; по словам Герберта, он походил на нее, как, две капли воды. Герберт был мой неразлучный товарищ и друг. Я предоставил мою лодку в его распоряжение, и благодаря этому он так же часто приезжал в Гаммерсмит, как я в Лондон. Мы во всякие часы сновали по дороге между этими двумя пунктами. И я до сих пор люблю эту дорогу (хотя она уже не такая приятная, как была прежде) по воспоминаниям юности, впечатлительной и исполненной надежд.

Вот при каких условиях сложилась моя новая жизнь, и началось мое образование. Вскоре я привык к мотовству и тратил такое количество денег, которое несколько месяцев тому назад показалось бы мне баснословным, но учился при всем том старательно. Большой заслуги в этом не было, я мог гордиться только тем, что у меня хватало смысла понимать свое невежество. С помощью м-ра Покета и Герберта я делал быстрые успехи; мои руководители всегда были готовы помочь мне, и на моем пути не было помех; я был бы таким же ослом, как Друмль, если бы не успевал чему-нибудь научиться.

Прошло несколько недель после моего разговора с Уэммиком, я вздумал написать ему записку и предложить отправиться к нему в гости как-нибудь вечером. Он отвечал мне, что очень рад и будет меня ждать в конторе в шесть часов. Туда я и пошел и застал его в ту минуту, когда с последним ударом часов он запирал несгораемый шкап и прятал ключ в карман.

— Хотите итти пешком? — спросил он.

— Разумеется, если вы согласны.

— И очень, — отвечал Уэммик:- просидеть, согнувшись, за конторкой весь день не легко, и я буду рад размять ноги.