— А мы посоветовались с политбюро, — без заминки отвечает осветитель.

— И правильно сделали, — говорит вождь и подытоживает. — Какие всё-таки интеллигенты нервные люди!

Однако вернёмся к временам более близким и реальным. Известно, что Сталин за свои литературные труды премий не получал, а вот Брежнев ударился во все тяжкие: умудрился получить Ленинскую премию в области литературы. От этого беспрецедентного шага все в стране опешили, но ненадолго. Зашумели, зааплодировали, кинулись изучать, цитировать, прославлять, хотя каждому было ясно, что вся эта «генсековская» литература — чистейшей воды надувательство. Но то ли ещё бывало на Руси!

На родине В.И. Ленина «Малую землю», «Целину», «Возрождение» изучали особенно старательно и в школах, и в вузах, и в системе политучёбы. Откуда-то стали появляться сослуживцы Леонида Ильича по 18-й армии. Они шли нарасхват, ими украшали президиумы высоких собраний. Они повествовали о начальнике политотдела армии полковнике Брежневе и том, как под огнём фашистов он вручал им партбилеты.

Вполне понятно, что против подобных восхвалений никто не протестовал, тем более удивительным и по тем временам смелым оказался поступок одного моего знакомого художника, поступок, который заставил меня хохотать до колик в животе.

Жора (так назовём художника) купил «Малую землю», пришёл в свою мастерскую, лёг на продавленный диван, прочитал книгу от корки до корки и задумался. «Конечно, книга не ахти, — размышлял он, — но что-то в ней есть. Только вот что?» И тут его озарило. Жора был весьма квалифицированным графиком и, не откладывая дела в долгий ящик, изобразил под портретом генсека в книге следующую надпись, искусно подделав почерк автора:

На долгую память дорогому Жоре!

Жора засунул книжку в карман потрёпанного пальто и двинулся по городу от одной пивной точки к другой. Знакомых у него было много, и каждому он демонстрировал книгу, уверяя, что генсек прислал ему лично дарственный экземпляр. Кто верил, кто смеялся, кто зябко ёжился. Но Жоре всё было до лампочки. В Худфонде, куда он, в конце концов, добрёл, на глаза ему попалось объявление, в котором все желающие приглашались записаться в турпоездку в Грецию, и тут же записался. Акрополь, Дельфы, Парфенон — это как раз то, что нужно для творческого роста, решил художник.

Но до Афин Жора не добрался. Его пригласили в компетентные органы, поговорили с ним, погрозили пальчиком: не шали! Только и всего. Конечно, в Греции, как сказал классик, всё есть, но и Ульяновск тоже нехилый городок.

Сейф

Век атома, век электричества — как только не называли минувшее столетие! Но вернее всего назвать его веком казённой бумаги, веком анкет, персональных дел, обвинительных приговоров и прочих исходящих и входящих инструкций. Не стальные наручники, а бумаги сковали каждого из нас по рукам и ногам, спеленали, как мумию, душу. И мы, конечно, по части казённых бумаг — бесспорные рекордсмены. «Бумага всё стерпит», «слово к делу не пришьёшь», «без бумажки ты букашка» — не перечислить всех метких народных выражений, вполне объясняющих их необъятную власть над каждым человеком.

Казённые бумаги обладают колоссальной взрывной силой, и поэтому их хранят в стальных ящиках и толстенных сейфах, перевозят под крепкой охраной, учитывают в опечатанных книгах, как оружие.

Стальной ящик стоял и в кабинете нашего редактора. Я не обращал на него внимания, пока однажды Лёвин, ругнувшись, не сказал:

— Прислали «телегу» из обкома. Бумаги надо сдавать…

— Какие? — спросил я.