Я сам не рыбачил, но всегда немного завидовал этим деловым, старательным мужикам, которые загодя приготовляли снасти и наживку, а ранним утром, ещё в темноте, облачались в ватники, непромокаемые плащи, валенки с галошами и кучковались на льду, в основном напротив спиртзавода, где был выброс тёплой воды и пошевеливалась кое-какая рыбёшка. В незамерзающей зимой полынье, которая крепко попахивала брагой, даже зимовали несколько уток.

Свияга — река тихая, даже какая-то покорная, одним словом — ласковая река, но попала в руки неразумного хозяина, и замызгал он её, затыркал, как какой-нибудь пьянчужка ладную, но излишне терпеливую жену.

Один раз весной Свияга показала свой норов: вода поднялась выше берегов, залила огороды, кое-где затопила дома, а возле моего дома поднялась вровень с берегами, и старый мост под её напором покачивался и поскрипывал. По реке плыли редкие льдины, доски от разрушенных строений и всякий мусор. Свияга очищала свои берега, охорашивалась. Я стоял на мосту и с восхищением смотрел на преображённую половодьем реку. В ней ощущалась молодая сила и радость, которыми она спешила щедро поделиться со всем, что было вокруг.

И вдруг я увидел ондатру, которая плыла вдоль берега. Видимо, вода затопила нору, и ей пришлось спасаться. Зверьку, привыкшему к скрытному образу жизни, всяческой утайке, было страшно видеть белый свет, а тут сразу, как это водится, собралась свора хамов, малолеток, и они начали бросать в ондатру тяжёлые палки и камни. Они гоготали, свистели, сквернословили, и нам с соседом пришлось разгонять их буквально силой.

Так случилось, что в то лето мне подарили мешок только что выловленных живых раков. Я принёс их домой. И жена, и дочки были просто вне себя от восторга. Но что с ними делать?.. Решили сварить. Жена поставила на плиту самую большую кастрюлю с водой, но в неё вошло всего с десяток раков. Остальные расползлись по кухне, залезли под диванчик, под стол, а один умудрился по шторе взобраться к самому потолку. Собрали мы раков и решили выпустить их в Свиягу.

На другой день я рассказал своему знакомому эту историю. Он был решительно убеждён, что раки непременно пропадут в грязной воде. И вот недели через две я вышел на берег и увидел пацана, который согнувшись, что-то ловил руками в воде.

— Чем ты занимаешься?.. — спросил я.

— Раков ловлю…

Он открыл свою сумку. В ней шевелились два рака. Мои ли это были раки или другие, я не знаю. Но какое-то время раки в Свияге ловились. Конечно, я не имею к этому отношения, видимо, вода тогда была почище, чем сейчас. С того времени грязи в Свияге прибавилось, и премного.

Конфискация бороды

Секретарь обкома партии по идеологии был богом, царём и воинским начальником областной культуры.

Художники и писатели были разделены, как впрочем, и сейчас, на «чистых» и «нечистых». Первых подкармливали, вторых, мягко говоря, душили. Это было нормой отношений. Правда, художники пользовались большим благоволением, чем писатели, потому что продукт их труда нельзя было спрятать в стол, перевести на микроплёнку, как, допустим, пасквиль какого-нибудь Солженицына, которого в это время вышвыривали из страны. Бедный Александр Исаевич не знал, сколько «идеологического сусла» было вылито по его поводу на головы симбирян. Из лиц, конкретно потерпевших во время этой кампании, я знал блистательного фельетониста — ныне покойного А. Астафьева, который затеял с писателем недавно обнародованную переписку. Астафьева выгнали с работы, всячески третировали, пока он наконец не нашёл себя в пединституте, где работал вместе с неким доцентом, опубликовавшим в «Ульяновской правде» разгромную статью по поводу «Августа четырнадцатого»… И вот один ушёл, другой жив и здравствует, недавно видел его у амбразуры кассы бухгалтерии в одной конторе.