— Генерал о тебе самого высокого мнения. Просил передать, что стихи твои ему очень нравятся. Иди, работай…

— Не знал, что наш генерал стихами интересуется, — засомневался Лёвин. — Спортом интересуется, классическая борьба у нас знаешь какая!

— Они поначалу стихами интересуются, а потом и поэтами. Ам! — и свита спешит узнать, не подавилась ли щука?

— Не дури! — помрачнел Лёвин. — Они ведь Салтыкова-Щедрина не читали. А так оставят в покое.

— Нет, дорогой Геннадий Семёнович, не оставят. Раз попал в разработку, то будешь в ней до смерти. А то ещё и после смерти придут бумаги изымать. Машина!

* * *

Где-то на год меня оставили в покое. Я получил квартиру, съездил в отпуск в Омск и почти никого не застал из прежних знакомых. Все разбежались. Кто в Киргизию, кто в Москву, кто уцелел, но особого удовольствия от встречи со мной не испытывал. Да и меня слишком засосала моя проклятая любовь — поэзия, чтобы у меня не было времени думать о том, как какому-нибудь кэгэбэшнику помочь получить звёздочку на погоны.

И вот осенью 1975 года сидим мы с Галагозой и пьём вино в его фотолаборатории. Раздаётся телефонный звонок, это ко мне.

— Здравствуйте! Я тут проездом… Вы знаете Мысакова?

— Знаю! А что?

— Он для вас подарок передал. Книгу. Не могли ли вы подойти в гостиницу «Волга» в номер.

А нам как раз с Сеней за вином идти надо. Заходим в гостиничный номер, там полутьма, скомканные простыни.

— Где подарок?

— Какой?

— Книга.

— Не знаю, я сейчас только зашёл сюда.

Ясненько. Если бы я пришёл один, мне бы всучили какой-нибудь компромат. Могли дать книгу с наркотиком. И вот уже готовый стукач. Тем более, что в номере был зам. Назарова, полковник, которого я уже знал: город мал. Словом, повезло мне, сорвался пескарь премудрый.

* * *

Вот ведь беда какая: не отстали назаровские молодцы от меня. На этот раз вызвали повесткой в военкомат. Решили не юлить, а сразу поставить точку. Видимо, уж больно я их заинтересовал. В оббитую железным листами комнату вошёл полковник КГБ, назовём его условно Иванов. Поздоровался, показал удостоверение и сразу в лоб — предложение о сотрудничестве.

— Я бы с полным удовольствием, — отвечаю я полковнику, — только не могу. Я в другой организации состою.

— Это что за организация?..

— Коммунистическая партия Советского Союза. И вот если парторганизация, где я состою на учёте, даст мне задание сотрудничать с организацией КГБ, то я буду сотрудничать не за страх, а за совесть.

Полковник загрустил.

Но не удержался от вопроса:

— На Суре какой-то художник балует, нагишом купается…

— Не знаю.

Больше на меня не наседали. А могли бы. Но у меня был искренний доброжелатель — генерал Владимир Александрович Турчинский. Я ушёл в военное училище, и мужики из особого отдела вели себя по отношению ко мне очень прилично: и сами не приставали, и других отваживали. Благодаря им, я прожил спокойно с 1978 года до 1988 года, когда в стране начался перестроечный бедлам, в котором на сегодняшний день победителями оказались мои давние заклятые друзья.

Живут же люди

Мы приехали в Инзу с одними книжками и постельным бельём, и поэтому нам пришлось заводить домашнее хозяйство буквально с ложки. Люда пошла на работу, а я (до отъезда в Москву на сессию устраиваться на работу не имело смысла) с утра обходил магазины и покупал вещи, из которых собственно и состоит дом: посуду, то есть тарелки, поварёшки, бокалы для чая, сам чайник, также плюс ещё заварочный, кастрюлю суповую и две поменьше, две сковородки, вилки, ложки, ножи, бельевую верёвку, прищепки и ещё много всякой мелочи, необходимой в житейском обиходе.