Астафьев был прирождённый полемист и сатирик. После окончания Воронежского госуниверситета работал в газетах. Он был талантливый журналист, манеру его письма можно охарактеризовать как блистательную, в ней были рассыпаны, как раскалённые угольки, болезненно колкие метафоры, сравнения, элементы гротеска, что дано только прирождённому сатирику. К тому же Алексей Данилович был непреклонным правдолюбцем, и терпеть не мог человеческую серость во всех видах.

И вот бульдожьей хваткой сатирика-грязекопателя он вцепился в маститого журналиста «Ульяновской правды», который не только темы статей «занимал» из соседних областных газет, но и передирал статьи целиком, меняя только фамилии, населённые пункты на свои, ульяновские. Сначала Астафьев поговорил с этим журналистом, укорил, пристыдил, но тот не обеспокоился. И вот в журнале «Крокодил» появился фельетон по этому поводу. Конечно, парторганы не одобрили самовольной публикации, чем очень ободрили газетного вора. Астафьев не стерпел, и через какое-то время «Крокодил» опубликовал его фельетон «Хоть кол на голове теши!»

В обкоме партии справедливо решили, что кол будут тесать на их головах и обиделись на Астафьева. Что ж, такова незавидная участь сатириков! К слову, в это время родился анекдот, как раз к данному случаю. Суть его такова: на 19 съезде партии с докладом выступал Г. Маленков. Говоря о буйном развитии советской литературы, он посетовал, что мало ещё сатиры. «Нам нужны сатирики — Щедрины и Гоголи!» — горячо воскликнул Г. Маленков. «Нужны, очень нужны!» — поддержал его сидевший в президиуме съезда Лаврентий Берия.

Алексей Данилович был из тех идеалистов, верящих в торжество идеалов коммунизма, которых как раз и погубила эта безотчётная вера в справедливость, в то, что за эту справедливость нужно бороться, о чём всегда заявлял Никита Хрущёв, выдвинувший программу построения коммунизма к 1980 году. Но «свинцовые мерзости» социализма оказались неподъёмными для этих «карасей-идеалистов». И на судьбу Астафьева тяжело повлиял случай с Солженицыным.

Прочитав повесть «Один день Ивана Денисовича», Астафьев написал на неё обстоятельный отзыв и послал автору, предварительно опубликовав его в «Ульяновской правде». Как правило, Солженицын не отвечал на подобные послания, но работа Астафьева его «заинтересовала глубоким пониманием предмета повести, и постановке вопросов в ней и её традиции». Вскоре А. Солженицын был выслан за границу, заклеймён как враг. Для Астафьева настали трудные годы, из газеты его убрали, когда мы познакомились, он работал в «Ульяновсксельхозстрое», тщетно пытался защитить кандидатскую по философии, но его «пасли» и «душили». Защититься он смог в году 1980, увлёкся преподаванием и пользовался уважением студентов. Время от времени мы встречались, и я видел, что Алексей Данилович многое потерял из своей прежней задиристости, стал равнодушнее ко всему, что прежде его так волновало.

Помню нашу последнюю встречу в Димитровграде, куда Астафьев приехал читать лекции от общества «Знание». Он был в прекрасном настроении, шутил: «Жалко в мире заварушки никакой нет, вроде Фолклендов (война между Англией и Аргентиной из-за Фолклендских островов. — Н.П.). Говорить не о чем, про войну народ любит слушать».

Мы прогулялись возле гостиницы в Соцгороде, вспомнили знакомых, он интересовался, как мне работается, обещал приехать ко мне домой, послушать новые стихи. Эта встреча была последней, в 1982 году Алексей Данилович оставил этот бренный мир, который был явно несправедлив к нему, как и ко многим простодушным людям.

В гостях у Г еннадия Лёвина

Я встретился с Геннадием Лёвиным, когда пришёл устраиваться на работу в газету «Ульяновский Комсомолец» летом 1973 года.