— Почему два месяца? Вы же говорите, что это произошло всего три недели тому назадъ.

— Ну, да! Что жъ такое… Уже три недели не разговариваетъ, да я думаю, еще недель пять не будетъ разговаривать — вотъ вамъ и два месяца.

— Ахъ, такъ… Да… Бываетъ. Странная, странная исторія.

— Я же вамъ говорю! А вы имъ тамъ какой-то анекдотъ о купце разсказываете!..

Прошелъ годъ…

Однажды большая компанія собралась ехать на Иматру.

Были и мы съ Новаковичемъ.

Когда ехали въ вагоне, то разселись такъ, что я сиделъ черезъ две скамейки — отъ Новаковича.

Видеть я его не виделъ, но голосъ слышалъ,

Новаковичъ говорилъ:

— Я нахожу вашу исторію съ привиденіемъ конокрада — банальной. — Вотъ со мной однажды случилась исторія — такъ исторія!

— Именно?

— Взялъ я однажды какъ-то, въ прошломъ году, да и соорудилъ у себя въ комнате чучело разбойника — изъ мольберта, пиджака, брюкъ и ботинокъ. Привязалъ къ руке ножъ… большой такой острый… и самъ ушелъ. Заходитъ зачемъ-то въ комнату сестра — видитъ эту ужасную фигуру… Бросается вместо дверей, въ бельевой шкафъ — трахъ! Дверка вдребезги, сестра вдребезги… Бросается она къ окну… Трахъ! Распахнула она его, да съ подоконника — прыгъ! А окно-то въ четвертомъ этаже… После этого вбегаетъ горничная, a въ рукахъ у нея на подносе дорогой фарфоровый сервизъ еще екатерининскихъ временъ… Отъ деда остался. Ему теперь и цены нетъ. Сервизъ, конечно, вдребезги, горничная тоже… вылетаетъ на лестницу, падаетъ на швейцара, который съ околодочнымъ и двумя городовыми поднимался по лестнице кому-то повестку вручать и вся эта компанія, можете себе вообразить летитъ, какъ этакій бульденежъ — съ лестницы внизъ. Крикъ, визгъ, стоны. Потомъ поднялись, разспросили горничную, подошли все къ таинственной комнате… Конечно, шашки на-голо, револьверъ на-голо… Приставъ кричитъ…

— Вы, говорили «околодочный», — кротко поправилъ Новаковича одинъ изъ слушателей.

— Ну, да, не приставь, a помощникъ пристава. Это все равно, что околодочный… Онъ после въ Батуме былъ приставомъ… Ну-съ, кричитъ, значитъ, приставъ въ дверь: "сдавайся!" — "Не сдамся!" — "Сдавайся!" — "Не сдамся!".

— Кто же это отвечалъ приставу: "не сдамся?". Ведь въ комнате было только чучело…

— Какъ только чучело? А сестра?

— Да сестра ведь, вы говорите, выскочила изъ окна четвертаго этажа.

— Ну, да… Такъ вы же слушайте! Выскочить-то она выскочила, да зацепилась платьемъ за водосточную трубу. Виситъ у самаго окна, вдругъ слышитъ: "сдавайся!" Думаетъ, разбойникъ кричитъ, ну, конечно, девушка храбрая, съ самолюбіемъ: "не сдамся!" Хе-хе… "Ахъ, — говоритъ приставъ, — такъ ты такъ, мерзавецъ?!. Не сдаваться? Пали въ него, ребята!" Ребята, конечно: бахъ! бахъ! Чучело-то мое упало, но за чучеломъ стоялъ старинный столикъ краснаго дерева, какъ говорятъ, изъ загороднаго шале Маріи Антуанеты… Столикъ, конечно, вдребезги. Зеркало старинное вдребезги!.. Входятъ потомъ… Ну, конечно, сами понимаете… Ужасъ, разгромъ… Спросите сестру, она вамъ разскажетъ; когда бросились къ чучелу, такъ глазамъ не хотели верить — такъ было все хорошо прилажено. Сестра потомъ отъ нервной горячки померла, пристава въ Батумъ перевели…

— Какъ же вы говорите, чтобы мы сестру спросили, a потомъ сообщаете, что она умерла?

— Ну, да.