|
Темная тревога мутила ее мысли; через несколько дней она пошла к Ерданской погадать о будущем, - к знахарке, зобатой, толстой, похожей на колокол, все женщины города сносили свои грехи, страхи и огорчения. - Тут гадать не о чем, - сказала Ерданская, - я тебе, душа, прямо скажу: ты за этого человека держись. У меня не зря глаза на лоб лезут, - я людей знаю, я их проникаю, как мою колоду карт. Ты, гляди, как он удачлив, все дела у него шаром катятся, наши-то мужики только злые слюни пускают от зависти к нему. Нет, душа, ты его не бойся, он не лисой живет, а медведем. - То-то что медведем, - согласилась вдова и, вздохнув, рассказала гадалке: - Боюсь; с первого раза, когда он посватал дочь, - испугалась. Вдруг, как будто из тучи упал, никому неведом, и в родню полез. Разве эдак-то бывает? Помню, говорит он, а я гляжу в наглые глазищи его и на все слова дакаю, со всем соглашаюсь, словно он меня за горло взял. - Это значит: верит он силе своей, - объяснила премудрая просвирня. Но всё это не успокоило Баймакову, хотя знахарка, провожая ее из своей темной комнаты, насыщенной душным запахом лекарственных трав, сказала на прощанье: - Помни: дураки только в сказках удачливы... Подозрительно громко хвалила она Артамонова, так громко и много, что казалась подкупленной. А вот большая, темная и сухая, как соленый судак, Матрена Барская говорила иное: - Весь город стоном стонет, Ульяна, про тебя; как это не боишься ты этих пришлых? Ой, гляди! Недаром один парень горбат, не за мал грех родителей уродом родился... Трудно было вдове Баймаковой, и всё чаще она поколачивала дочь, сама чувствуя, что без причины злится на нее. Она старалась как можно реже видеть постояльцев, а люди эти всё чаще становились против ее, затемняя жизнь тревогой. Незаметно подкралась зима, сразу обрушилась на город гулкими метелями, крепкими морозами, завалила улицы и дома сахарными холмами снега, надела ватные шапки на скворешни и главы церквей, заковала белым железом реки и ржавую воду болот; на льду Оки начались кулачные бои горожан с мужиками окрестных деревень. Алексей каждый праздник выходил на бой и каждый раз возвращался домой злым и битым. - Что, Олеша? - спрашивал Артамонов. - Видно, здесь бойцы ловчее наших? Растирая кровоподтеки медной монетой или кусками льда, Алексей угрюмо отмалчивался, поблескивая ястребиными глазами, но Петр однажды сказал: - Алексей дерется лихо, это его свои, городские, бьют. Илья Артамонов, положив кулак на стол, спросил: - За что? - Не любят. - Его? - Всех нас, заедино. Отец ударил кулаком по столу, так что свеча, выскочив из подсвечника, погасла; в темноте раздалось рычание: - Что ты мне, словно девка, всё про любовь говоришь? Чтоб не слыхал я этих слов! Зажигая свечу, Никита тихо сказал: - Не надо бы Олеше ходить на бои. |
