Ничего, я свое получу. Остались считанные дни до того, как я начну получать свое.

В самолете Эмиль и Эмилия склонились друг к другу головами и заснули, будто потерявшиеся дети в лесу, в трех шагах от домика ведьмы. А я остался бодрствовать, гонять стюардесс и стюардов, так и норовящих принести еду, выпивку, подушку… Мне кажется, я видел, как мимо нас прошли оба пилота, кося вбок натруженным глазом. Я ревниво укрыл близнецов пледом до самой шеи и недобро зыркнул в ответ: проходи, что уставился? В общем, соответствовал имиджу, которые создавали чертовы мехенди.

Пусть имидж и не совпадал с реальностью, но он здорово облегчал жизнь. Никто не пытался приставать к чужим… супругам? Гарему? Как вообще называлось то, что мы изображали втроем перед всем народом филиппинским?

У меня был случай убедиться: уровень любопытства, назойливости и алчности в этой бедной, живущей туризмом, как почти вся Азия, стране гораздо ниже, чем в соседних. Здесь можно отделаться улыбкой там, где в Индии пришлось бы потратить несколько долларов или несколько крепких пинков. Мне не жаль ни того, ни другого, но близнецы должны видеть меня в лучшем свете, чем я сам себя вижу, гоняя попрошаек. Или откупаясь от них.

Однако и филиппинцы не устояли перед соблазном, перед живым чудом природы. С нами заговаривают на улицах. Нас преследуют такси, хабл-хабл и даже джипни. Нас уговаривают зайти в лавку, купить что угодно или принять просто так, в подарок, сфотографироваться вместе, дать автограф, благословить ребенка. И снимают, снимают, снимают.

Эмиль и Эмилия, сверкая улыбками, на все отвечают: «Ask our husband» — и насмешливо показывают в мою сторону ладонями в рыжих узорах. То есть я вижу, что они насмехаются, а филиппинцы, среди которых полным-полно мусульман, видят хороший, послушный мужу гарем. Взятый замуж совсем недавно.

Пока мы добираемся до гостиницы, почти плывя в плотном влажном мареве, мнимый муж разрешает принять в подарок два жареных банана-кью и теперь старательно смотрит в другую сторону, чтобы не видеть, как близнецы слизывают с фаллического лакомства потеки мягкой карамели. Продавец понимающе усмехается.

Скорее, скорее в домик на пляже, подальше от переполненного людьми и машинами Себу, от затянувшегося розыгрыша с мехенди, уже слегка поблекшими. Интересно, Эмиль и Эмилия сменят манеру поведения, когда рисунок сойдет с их кожи окончательно — или так и будут доигрывать спектакль перед «нашим» островом, одним из семи тысяч?

— А я знаю, почему ты привез нас на остров! — Эми решает развлечь меня беседой.

— Потому что с острова труднее сбежать? — Пытаюсь произнести это ехидно, а получается обиженно.

— Потому что островитяне — особый народ, — уверенно отвечает Эмиль.

Он прав. Чтобы уживаться друг с другом в замкнутом мирке, брошенном на милость штормов и муссонов, нужно иметь терпение, снисходительность и уважение к соседу. Жестокое соперничество и жадное любопытство жителей суши взрывают крохотную островную общину, они здесь недопустимы. Люди, чересчур энергично лезущие наверх или в душу ближнему, не приживаются на островах.

Вот почему я везу близнецов в то единственное место, где наш отпуск не превратится в реалити-шоу.

Не хочется находиться под прицелом камер двадцать четыре часа в сутки — и даже шестнадцать не хочется. Но я давно понял, Эмиль и Эмилия не в силах раствориться в толпе, над ними горит неоновая вывеска: «Чудо природы — впервые в вашем городе!» Любопытство приманивает к ним зевак, остальное довершает обаяние близнецов, почти нечеловеческое.

Самое опасное — пропустить момент, когда ты еще можешь сбежать, и остаться при них не то охранником, не то антрепренером, не то, действительно, мужем.