— Откуда ты знаешь… — начинает Ян.

— Не только он, — перебивает его Эмилия. — Подумай головой, Янчик. За что еще симпатичный мальчишка может получить подобное прозвище? Да еще в стране секс-туризма.

— Тебе его жаль? — удивляется Джон. — А он скорее горд, чем оскорблен. Он дорого стоил, а главное, он выжил, когда вся их деревня пиздой накрылась, ох, прости, пожалуйста…

— Как это — пиздой накрылась? — Сестра не обращает внимания на Джоновы извинения. Она чует дичь.

— Бегвиз, — повторяет он. — Так местные зовут тайфун. Бетонные дома выдерживают, а бунгало местных просто падают им на головы. А уж если сверху ляжет пару пальм и тонна мусора… Или цунами придет. Каждый год хоть одну деревеньку, да смоет в море.

И все время рассказа в глазах Джона светится бешено-безразличное веселье: как же, уел белых туристов, полагающих, будто настоящая жизнь только на их родине, а в остальных местах так, туристский аттракцион за пригоршню долларов.

— Ты за этим сюда приехал? — наносит удар Эмилия.

Джон давится своей текилой. Его хватает на то, чтобы не прыснуть, заливая все вокруг, но сделав глоток, он еще некоторое время откашливается.

— Конечно, за этим, — отвечаю я за него. — За ощущением жизни.

— Это тебе не сайты турагентствам лабать, — подхватывает Эмилия. — Незабываемые ощущения за ваши деньги! Все краски подводного мира!

— Укус мурены и любовь осьминога за особую плату!

— Или наоборот! Под присмотром наших опытных дайверов с вами не случится ничего плохого — если вы, конечно, специально не заказывали.

— Вы ведь можете так всю ночь над нами издеваться, да? — обреченно спрашивает Джон. — Скажи, парень, как ты это выдерживаешь?

— Включаю диктофон. — Ян понимает, что до нас не дошло, и пускается в объяснения, добрый, добрый Ян. — Надо представить, что ты включил диктофон, тот принимает на себя напор собеседника, а ты становишься просто посредником. Можно задавать вопросы и не слушать ответов, все равно потом расшифровывать. Можно ждать, пока оппонент выговорится, чтобы спросить что-то еще. Можно молча думать о своем, словно на католической мессе — языка-то не знаешь.

— А собеседники не обижаются? — язвит Эмилия. Ей неприятно воспоминание, как она сама давала Яну интервью и он слушал вполуха, думая о своем.

— Так же, как и католические священники, — фыркает Ян. — Главное, вы здесь, дорогие прихожане, и даже если кемарите, постарайтесь не храпеть.

Три стопки текилы и одно пиво спустя разговор об истинных ценностях возобновляется. Глубоким вечером публике обещано представление, а сейчас, по местным меркам, несусветная рань, клуб полупустой, музыки нет, танцев нет, скрипят потолочные вентиляторы, впустую гоняя густой, горячий воздух. Гарантированное нам логово разврата маскируется под семейное кафе, где люди прячутся от жары в ожидании вечера.

— У меня всегда был выбор, но я его сделал в тот день, когда переехал сюда, — признается Джон.

Он не рассказывает нам свою жизнь, но и драматического туману не напускает. Все, что Джон дает нам понять — это было неплохая, небезынтересная и небедная жизнь. У Джона не было причин не увлечься ею — за исключением того, что он так и не увлекся. Джона смолоду окружало именно то, чего ему следовало хотеть, но оно не было тем, чего он на самом деле хотел. Ну а то, чего он хотел, Джон получить не мог. Всеми одобренная не-жизнь подвела его слишком близко к тому, чтобы сорваться и отплатить неблагодарностью за оказанные благодеяния.