В общем, однажды Джон так и сделал. А на Филиппины попал по купленной заранее путевке для новобрачных. Но один. Его новобрачная, к счастью, разочаровалась в нем еще до свадьбы, а подаренную им обоим путевку Джон нагло присвоил себе и обменял на секс-тур. Ему много рассказывали о прелестях миниатюрных негритосок. Рассказам Джон, конечно, ни хрена не поверил, но невеста его была блондинка гренадерского роста и худая, как… как было положено шикарным блондинкам — там, в оставленной позади не-жизни. Поэтому маленькие кругленькие филиппинки были скорее Джоновой местью, чем его типажом.

А потом оказалось, что из не-жизни есть выход. И расположен он в вечно бушующих муссонных широтах. Незачем и уточнять, что Джон выбил дно и вышел вон — на свой собственный остров, некупленный, но будто для него созданный.

Словом, Эмилия присмотрела себе Гогена.

Ян

Я всегда говорил: душа чиста. Всё мысли портят. Вот и транс-шоу они мне испортили, не дав насладиться его нелепостью, многократно превышавшей аморальность. Когда над островами взошел желтый месяц лодочкой, трансы вышли на сцену: каждый — леди Гага в платье из волос, из презервативов, из мыльных пузырей… Хорошо хоть не из мяса. На этом острове никто не станет так бездарно транжирить еду.

Приходится поддерживать особое, «клубное» настроение. Тем, кому невмоготу его поддерживать, помогут шныряющие в толпе дилеры. Филиппины в первой десятке стран мира по продаже экстази, безудержный кайф на всю ночь здесь идет по дешевке. Рука у меня поневоле тянется к разноцветной россыпи, Джон сам показывает мне, какую взять.

— После нее ты не будешь выглядеть так, словно тебе сломали челюсть. И вряд ли полюбишь весь мир, — усмехается он. — Но все-таки учти: таблетки не дают ответов на вопросы. Смысл жизни невозможно пропихнуть в себя через рот.

— И алкоголя это тоже касается? — поднимает бровь Эмиль, салютуя бокалом.

— А чего еще касается? — похабно подмигивает Эмилия.

— Много будешь знать — трахаться не сможешь, сестренка, — небрежно отвечает Джон.

И я неожиданно замечаю его сходство с близнецами: такие же тонкие черты лица, у Джона — огрубевшие с возрастом; у всех троих волосы редкого пепельного оттенка, но в Джоновых полно ранней седины; светлые глаза, ярко-голубые у Джона, у Эмиля и Эмилии — постоянно меняющие цвет, то ярко-серые, с голубыми морозными вспышками, то серо-синие, как грозовая туча, то бликующие, точно старое серебро.

Эмилия моргает, медленно, как змея.

— Врешь ты все, — произносит она негромко и отворачивается.

К нам подходит транс, до родинки на щеке похожий на Сандаана. В первую секунду в мигающем клубном свете кажется, что из одежды на нем только улыбка. И на лице написано: «Готов на все. Задорого». Слава местным богам, мальчишка не голый, на нем юбочка чирлидерши. И пирсинг в сосках.

— Сандаан? — спрашиваю я разочарованно. Мне, конечно, нет никакого дела до побочных доходов маленького бармена, но неужели парень так и подрабатывает стобаксовой шлюхой? От этой мысли грустно до слез. Наверное, экстази начинает действовать.

Парнишка радостно кивает, и я понимаю: не он, другой. Бармен по-прежнему за стойкой, а передо мной мнется то ли родственник, то ли односельчанин, то ли просто такой же филиппинец — круглощекий улыбчивый тагалец. И он только что согласился получить от меня сотню за интим, не спрашивая условий.