Эми смеется — слегка наигранным смехом. Впрочем, женский смех всегда так звучит, если женщина заигрывает. Незачем накручивать себя, выискивая черных кошек там, где их нет. Джон вполне может оказаться любителем экзотики — как и ты сам, чего уж греха таить, Ян. А Эмилия может оказаться любительницей голубоглазых блондинов — как и ты. До чего же они похожи, все трое… А вдруг Джон их потерянный брат? Ага, нашел родню после долгих лет поисков и первым делом принялся ухаживать за единокровной сестрой. Членам этого семейства не впервой искать удовлетворения друг в друге.

Ну и подфартило тебе, Ян! Ты угодил в семью сумасшедших. В ней молятся Уроборосу, заключают алхимический брак и прячут уродов, рожденных в нем, по подвалам. Теперь у тебя, до отвращения нормального, появятся родственники, о которых даже в кругу семьи говорить не принято. Твои партнеры будут вести себя на семейных обедах и-де-аль-но — лишь бы не выдать свою дурную кровь, фамильные пороки и преступления. Уверенно поведут светскую беседу по фарватерам погоды и цен на молоко, огибая скалы откровений и рифы компромата.

Мамочка сможет тобой гордится: ее сын нашел себе странную, но очень приличную пару, не то что некоторые нынешние.

— Прости меня, мамочка, — хочу произнести я, но губы не слушаются. Кто-то их целует, даже, кажется, с двух сторон. И с двух сторон лезет мне в штаны.

Справа разит женскими духами, вазелиновой помадой и черным мускусом. Я отталкиваю наглеца, и тот мгновенно исчезает, точно испугавшись удара. Но второй только сильнее наваливается, а через минуту и обнимает, закрывая собой со всех сторон. Слева опять напирают, жмутся бедром к бедру, но там, кажется, свои игры, а здесь… Здесь смутно знакомый запах, пряный и горячий, льется мне на язык, как мед, и обжигает, как перец. И сил нет сопротивляться, хочется идти, словно за чертом в омут. Надо мной вспыхивают прозрачные глаза в синих ледяных бликах. А потом опускаются пологом длинные белесые ресницы, и я больше ничего не вижу, кроме темноты. Темноты, которую можно вдыхать и пробовать на вкус.

Эмиль

Слабые люди падают лицом в салат, сильные — лицом в десерт. Наверное, я и есть десерт, если Ян упал лицом мне в грудь и отключился от пары поцелуев, позорище. Джон вытащил его из клуба, будто раненого товарища с поля боя. Мы с Эми, поддерживая друг друга, шли сами, дурея от ночного, благоухающего далеким морем Себу.

А наутро проснулись втроем в одной постели.

Ян уже и не спал, похоже, — так, лежал в засаде.

— Предлагаю закончить то, что мы начали, — запрокидывает голову Ян. Его улыбка обещает разврат и безумства, глаза темные, как у демона, радужка тонким ободком опоясывает зрачок. Мидриаз.

Не знаю, как я устоял. Лежа устоял. Экстази не разлагается сутки с момента приема, заставляя любить весь мир, напоминаю я себе. А потом отворачиваюсь и фыркаю сердито: вот еще!

— Братец возвел умение обижаться в ранг искусства, — хихикает сбоку Эмилия.

Я вежливо прошу их обоих отъебаться и сдохнуть, в миллионный раз за свою жизнь жалея, что не могу просто встать и выйти из комнаты, хлопнув дверью.

— Что ж, пойду разузнаю насчет завтрака, — вздыхает Ян и уходит. А мы с сестрой остаемся — танцевать наши грязные утренние танцы вокруг душа, раковины и унитаза.

Пока я бреюсь после мытья в неудобной, слишком тесной для двоих кабинке, Эми успевает почистить зубы и высушить волосы нам обоим.

— Ну не дуйся, Эмка. — Руки Эми что-то такое делают с моей шевелюрой, отчего я выгляжу, точно модель той кошмарной фотосессии — или фантастической фотосессии, смотря с какой стороны посмотреть. — Это я должна дуться, твой хахаль нас с Джоном тоже обломал.