Мы пользуемся его отлучкой, чтобы сесть голова к голове и обсудить наши действия. Как будто у нас есть выбор.
— Он и правда опасен, — нахмурившись, говорит Эмиль.
— Он был опасен с самого начала, — ворчу я. — А вы только сейчас заметили?
— Так. Он опасен и принадлежит мне, — ставит точки над «и» Эмилия. Похоже, кто-то достаточно отчаялся, чтобы совершить что-нибудь отчаянно глупое.
Но мы не осуждаем опьяненную азартом Эми. Я и сам чувствую желание выяснить про Джона, кто он — рыцарь королевского топора? Масонский мастер? Заклинатель демонов?
Я путано рассказываю близнецам про Шотландский устав и двадцать вторую степень, про ее символ — лабрис-сагарис, орудие труда и власти. Близнецы молчат, но отнюдь не потрясенно. Я знаю это молчание «ты-все-не-так-понял», когда нет времени объяснять, поэтому объяснение откладывается на неопределенное время. И так из раза в раз, пока недопонимание не разверзнется, неодолимое, словно пропасть.
— Ну-ка быстро выкладывайте, в чем дело! — приказываю я. До сих пор удавалось обходиться просьбами и манипуляциями, в которых я довольно хорош — а как же иначе, при моей-то профессии? Но время выведывания, выспрашивания и мягкого убеждения прошло.
— Джон не рыцарь топора, — раскалывается Эмиль. — И даже не ученик. Ему это не нужно и не близко. Он не собирается, как все масоны, обуздывать страсти.
— А тем более становиться братом масонской ложе, — фыркает Эмилия. — Ему хватает своей собственной семейки.
— И что это за семейка? — давлю я, почти готовый услышать: «Мы».
— Он идет, — шепчет Эмиль. На лице его — неприкрытое облегчение.
Наша троица не отпрыгивает друг от друга, но старательно делает вид, будто сплетни наши невинны.
— Что такое? — спрашивает Джон, вернувшийся с парой кокосов.
— Я предположил, что Гиджил в тебя влюблена. И что прозвище ей придумал тоже ты, — бойко рапортует Эмиль.
— Откуда ты вообще знаешь это слово? — изумляется Джон.
Мы с Эмилем одинаковым жестом машем в воздухе телефонами.
— Надо же, они знатно спелись! — обращается Джон к Эмилии. — Скоро у тебя появится третий партнер. — Он не уточняет, какого рода партнер, партнер ДЛЯ ЧЕГО — для души, для тела?
— У нас, — сухо поправляет Эми. Тоже не уточняя, у кого это — у нас.
— Не у вас, а у меня. — Я и не ждал, что Эмиль проявит такую… посессивность. Не ждал и не надеялся.
— Ого, — подмигивает Эмилии Джон. И та подмигивает ему в ответ.
Действительно, ого.
Эмиль
Разница между мной и Эми заключается в том, что у нее с мужиками еще хуже, чем у меня. Однако Эмилии кажется: проблемы из нас двоих не у нее. Сестра считает, будто я рожден разочаровывать всех вокруг. Эми твердит: мой навык разочарования окружающих куда лучше, чем ее собственный. Одних я разочаровываю сразу, других со временем. Это она, Эмилия, делает все, чтобы привлечь к братцу сердца или хотя бы члены, а братец ведет себя как отморозок, словно в детстве его Снежная королева поцеловала, да прямо в мозг. Еще Эми любит намекнуть: если ОНА захочет, любой, кого я считаю своим, будет ее. Как все женщины, Эмилия хочет все, что попадается на ее пути и многое из того, чего отродясь не видела. В ней бурлит исконная женская жадность, перед которой мужская ничто.
Я мог бы предупредить ее парня, пока тот раскладывает мясо по глянцевитым пальмовым листьям: Джон, ты забрел в опасные воды.
С детства Эмилия рассказывает мне все, что приходит в ее хорошенькую головку. |