С детства Эмилия рассказывает мне все, что приходит в ее хорошенькую головку. До самого выпускного я таскался за нею, точно корабль за буксиром, очарованный холодными, жестокими и мерзкими идеями, зреющими в девчоночьем мозгу. В сравнении с ее планами на шалость мои выглядели жалко: подложить кнопку на стул, намазать спину мелом, запереть в туалете… Эми шалила и мстила за нас обоих, с таким азартом и беспощадностью, что я мог беспрепятственно расти добрым человеком. Христосиком, говорила сестра. Однако со временем я осознал, сколь беспощадно мы меняли друг друга: из-за Эмилии я ходил по краю и проверял рамки дозволенного; из-за меня Эмилия вынуждена была вести себя, как хорошая девочка, жить как хорошая девочка.

Похоже, наступило время оплаты взаимных долгов. Эми потянуло к плохому парню, это бывает с хорошими девочками, даже с теми, кто хорош не по своей воле, — особенно с ними. И что теперь, Эмилия должна стать ангелом, которого перестала даже изображать, едва выйдя из младшего возраста? А меня потянуло к парню, которому кажется, будто у меня обширный сексуальный опыт. Наверное, Ян ждет от меня распутства и цинизма. То-то он удивится, когда увидит ширму.

Если. Если он ее увидит. Уже сейчас кажется: нам не вырваться с архипелага, мы пойманы в ловушку островов. И поймал нас сестрицын Джон.

Я говорю себе успокоиться, принимая из Джоновых рук зеленый и твердый, словно пластик, лист с мясом, ловлю взгляд голубых, как у меня самого, глаз. У Джона наш фамильный разрез глаз, наша форма бровей, наша форма ушей. Он наш, хотя сестрица думает, будто он ее. Ее территория. Ее Джон. Я же только хочу узнать, откуда Джон узнал про наш выбор острова, одного из семи, страшно подумать, тысяч. Проще добыть новую жемчужину весом в шесть кило, чем найти на Филиппинах человека, пожелавшего спрятаться здесь, раствориться среди лесов, холмов и бухт.

— У тебя на роже написано: и как ты нас нашел, Джонни? Не тупи! — бьет меня локтем под дых сестра. Я невольно сгибаюсь пополам, выхаркивая на песок полупрожеванное мясо. Но беспокоит меня не это, а вопрос: где Джон? Он видит нас? Предмет моего беспокойства далеко: пошел к кранику с пресной водой, руки от жира отмыть. — Нас на каждом шагу на телефон снимают. Наш путь можно проследить на ю-тубе, как по маячку. — Еще бы. Или просто поставить маячок. На чемодан, на барсетку, на ворот куртки.

— Главное не способ слежки, — ласково-пугающе улыбается Ян. — Вы ведь понимаете: он вас искал, родственник ваш?

— Что? Как ты узнал? — проговаривается Эми.

— Я, знаете ли, не слепой. — Ян морщит нос, точно принюхиваясь. — Атас!

И мы снова делаем вид, будто ни о чем не сговариваемся.

Однако я замечаю, как Джон, вернувшись, смотрит на песок у моих ног.

— Невкусно? — мягко спрашивает он. Конечно, выплюнутое мясо заметил.

— Горячо, — вру я. — Как огонь.

— Братец у меня вылитая акула, — хихикает Эмилия, — вечно откусывает больше, чем может проглотить.

— Кстати об акулах! — оживляется Джон. — Завтра едем охотиться. Сегодня уже поздно, уложу вас спать пораньше, а завтра до рассвета подниму…

— Погоди, погоди, Джон, куда ты нас укладывать собрался? — останавливает своего ухажера Эми.

— В свою постель, — без малейшего сомнения в согласии отвечает Джон. — Вы в бунгало ляжете, а нам с Яном гамаки натяну.

— Комары ночью не сожрут? — с видом бывалого путешественника интересуется Ян.

Джон усмехается и кивает в сторону домика у кромки пляжа: четыре сваи, переходящие в опоры для крыши, пара решетчатых ширм внутри, тахта на низких ножках, письменный стол да кофейный столик.