— Может, не нужно никого искать? — встревает Ян. — У меня есть идея.

Ну конечно, только идей от пройдохи, получающего деньги за слежку, нам и не хватало.

Видимо, мысль отражается на моем лице, потому что Ян немедля принимается оправдываться:

— Мне заплатили, чтобы я рассказывал про вас: где вы, что делаете, как живете, как животик. — Он выдает натужный смешок, на который никто из нас не откликается — даже Эмиль. — Но я же не знал, кому идет информация, — почти выкрикивает Ян. — Писать путеводные записки для журналиста дело привычное, а вы еще и местная знаменитость. Хотя сумма… удивила. А уж когда главред потребовал подробностей… Да ему всегда было пофиг, где поселились, с кем подружились, он сам не репортер, репортажей не любит. И вдруг накося, переменился — не узнать.

Действительно, Ян не виноват. Не он заставил нанести нам на руки мехенди, чтобы сделать нас еще приметней. Не он устроил форменное преследование нашей экзотической троицы филиппинцами. Не он сделал так, чтобы мы прибыли на остров с помпой, оставляя след, точно какой-нибудь полоний.

Объясняя, как он дошел до жизни такой, шпионской, наш Ян Бонд вкладывает чек в прозрачную оболочку и — протягивает Эмилю. Братец берет чек спокойно, словно зарплату. От безумного отца, от вивисектора, превратившего мальчишку и девчонку в андрогина. Да, пожалуй, мы заработали эти деньги — всей своей неудавшейся жизнью заработали.

— Ну что ж, теперь излагай, что у тебя за планы, — осипшим голосом произносит Джон.

— Найдем вашего папашу, похитим и заставим разделить близнецов, — на одном дыхании отвечает Ян.

Мы с Эмилем переглядываемся перед тем, чтобы хором крикнуть: НЕТ!!! Неужто встреча, которой мы так боимся, состоится — и мы снова окажемся у Него в руках?

— А потом убьем. — Джон кивает, и они с Яном стукаются кулаками, точно в дурацком боевике. Нас они не услышат, кричи не кричи.

Ян

Нельзя не заметить: план ужаснул близнецов, ужаснул неимоверно. Эмилию всю трясет, брат обнимает ее, неловко вывернув руку — дает сестре возможность уткнуться ему в ключицу и там, в теплой темноте между шеей и плечом, пережить паническую атаку. Наверное, так же они обнимались детьми, дрожа от страха. Где-нибудь на острове доктора Моро, под присмотром сумасшедшего папаши-ученого.

Напомнить близнецам об отце — плохая идея. Плохая идея, которая с каждой минутой становится все хуже. Эмилия не справляется с кризом, голова ее бессильно падает, я подставляю плечо, пытаясь поддержать хрупкое, но слишком тяжелое тело. И лишь через некоторое время понимаю: Эмиль тоже наваливается на меня, он на грани обморока — приступ сестры сказался и на нем. Эми запрокидывает голову: глаза ее закачены под лоб, кожа туго натянута на скулах и бликует в сумерках, как перламутр.

— Надо их уложить. — Джон перехватывает Эмиля поперек туловища и почти поднимает на руки. — Помоги.

Не сразу, но нам удается отвести Эмиля и Эмилию в дом на сваях. Когда паника проходит, оставляя после себя необоримую слабость, близнецы засыпают. Они лежат бок о бок, обессиленные общим страхом, связанные злой волей, — и никто не объяснит, зачем это нужно. Меня изводят эгоистичные, злые мысли: если Эми, появившись на свет с больным сердцем, не прожила бы и года, почему было не дать ей умереть? Зато ее брат жил бы своей жизнью, жизнью нормального, здорового парня!

— Чего он хотел добиться? — шиплю я, как только мы с Джоном оставляем близнецов.

Нам еще надо повесить гамаки. Вернувшееся с приливом море лениво выгоняет с отмели мальчишек. Горка ракушек лежит на камне, сложенная крохотной буддийской пагодой и светится изнутри: в ней предусмотрительно оставлен включенный фонарик.