— Эмка, — шепчу я, — гляди, ужик.

— Это не ужик, это аспид, — бурчит, подползая к краю кровати, Эмиль. — Они ядовитые.

— Сильно?

— Кто как.

— На сильно ядовитого не похож. И мелкий какой-то. Змееныш еще.

Мы с братом не боимся ни маленьких местных змеек, ни огромных, в отличие от них, жуков, скорпионов, мохнатых ураний. Наоборот, в извечных страшилках туристов нам видятся союзники. Однако наши спутники об этом не знают. Это наводит на определенные идеи…

Почему-то люди отказываются верить, что страх убивает, зато охотно считают ловушками смерти что попало: большую тридакну, маленькую змейку… Маленькую змейку, которая питается змейками еще меньшими. Надеюсь, они не убьют бедняжку, ей и так солоно придется.

— Поймай его, — подначиваю я.

— А не укусит? — Эмиль опасливо приглядывается к змеенышу.

— Конечно, укусит, — шепчу я ему. — Так надо, бери. Проверим наших мужиков. Только хватай не за хвост, за голову. Перехватишь, когда прибегут.

— Ты нас не убьешь? — интересуется мой безбашенный братец, ловко прижимая вялого по ночной прохладе аспида к полу.

Надеюсь, тот не очень ядовитый, слишком скромный окрас. Смертоносные его сородичи сверкают, словно кораллы. Все самое красивое в тропиках кричит: не тронь меня, умрешь! Однако человек с рождения тянет руки ко всему яркому, предупреждающему. Тяга к красоте убивает нас с младенчества.

— Держишь?

— Держу.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!

Я стараюсь просто и незатейливо визжать, но все равно срываюсь с визга на вой, а с него плавно перехожу на пение. Эмка старается выглядеть испуганным, но выглядит так, будто давится смехом и никак не может им подавиться, скотина.

Затея выгорает, словно по нотам. Впрочем, мои затеи выгорают всегда. Порой это внушает беспокойство: вдруг все рухнет именно в тот миг, когда от моей удачливости будет зависеть наша жизнь?

Эмиль

— Больше не буду хватать неопознанную живность руками. — Я глажу Янову напряженную спину. Рука болит, багрово-синюшные пятна усеивают ее до самого локтя, даже мехенди не видны. Показать кому, скажут: бьет — значит, любит. — Не то в следующий раз ты откусишь мне руку.

— Или голову. Тебя нельзя оставлять одного, — серьезно произносит Ян. Как будто я был один… хоть когда-нибудь. За моим плечом многозначительно молчит Эми. — К тебе это тоже относится, сестренка. Вы притягиваете неприятности. — Он тяжело переворачивается набок, точно не нас, а его укусила змея. И не махонький аспид, а какая-нибудь филиппинская кобра.

— Ты не отравился, часом? — беспокоюсь я.

— Если и отравился, то не сейчас. Давно отравился, давно, — бормочет Ян и тянется рукой к моему лицу.

Отраженный морем свет луны пронизывает комнату от края до края, превращая бунгало в подсвеченную колбу с ртутью. Добавить серы — и эликсир готов. Вот только кто решил, будто сульфур здесь я?

Взгляд Яна затягивает, как воронка, в зеленую, темную, страшную глубину, я словно растворяюсь в ней, пропадаю, воздух наполняется запахами и звуками далеких тропиков, мангровых лесов, в них исчезает даже шум моря.

«Так я и знала. Стоит этому парню к тебе прикоснуться, Эмиль, ты утратишь себя навсегда, — шепчет голос Эми в моей голове. — Но ты ведь и так уже потерян, с самой первой встречи?» Кого ты собиралась проверять, сестренка? — вопросом на вопрос отвечаю я.