— Какой такой мудрости мы достигли? — тоскливо спрашивает Эмиль. — С собой не кончаем — и слава богу. То же нигредо, только в профиль.

— Я вас вытащу, — твердо говорит Ян, накрывая своей рукой ладонь Эмиля. — Вытащу, верь мне. А братца вашего все-таки убью. — Я вздрагиваю: это он о Джоне? И выдыхаю с облегчением: Ян глядит на Лабриса, набычившись, ожидая возражений.

Но возражений нет. Лабрис поднимает бокал, в котором давным-давно согрелось, выдохлось пиво и улыбается:

— На здоровье.

И ведь не придерешься. То ли благословил, то ли тост произнес. Ох и хитер у нас дядюшка…

Эмиль

Я наблюдаю за морской звездой: Джон принес ее со дна и положил брюхом вверх перед нашими глазами. Звезда медленно, с трудом переворачивается, лучи едва заметно сокращаются, отыскивая путь назад, к родной скале, с которой ее подхватил вихрь чужой воли. Эмилия смотрит на морскую звезду. Джон смотрит на Эмилию. Морская звезда не смотрит ни на кого, потому что люди ей неинтересны. Звезде куда важней медленно-медленно, сантиметр за сантиметром, перемещаться к коралловому рифу. Там, в глубине, ее бурлящий жизнью мир: заросли анемонов, серебряные сети сардин и тучи неизвестных мне морских гадов, которые струей, словно киты, выбрасывают воду. Настоящий волшебный сад вроде того, в котором жил бедняга Альбедо.

Теперь он умер и от него, как и от мертвой морской звезды, не осталось ничего, даже останков, даже могилы. Говорят, когда морская звезда погибает, известковые пластинки ее скелета рассыпаются. Вряд ли на частном острове есть место для обширного кладбища. Наших многочисленных сестер и братьев сжигают в лабораторном крематории, а прах развеивают над морем. В лучшем случае.

Я подпираю щеку рукой и погружаюсь в мысли о том, чем еще мы похожи, звезды и андрогины. Мы тоже гермафродиты, как морская звезда, и так же для размножения предпочитаем не свои половинки, а чужие. Откупаемся от тех, кто на нас нападает, кусками себя, а ради того, чтобы выжить, готовы разорваться пополам. И тоже не знаем наверняка, получится ли вырастить целое из половинки.

— О чем задумался, детина? — смеется где-то в вышине Ян.

Он такой большой, надежный, упрямый. И злой, как пес, с самой первой встречи с Лабрисом. Дядюшка то ли взбесил, то ли раззадорил Яна своими мелодекламациями про Великое делание. Журналисту, при всем его профессиональном цинизме, внове слышать, как прикрывают изящными пассажами опыты на людях. На детях — на еще не рожденных младенцах, на малышах, познающих мир из запертой клетки, на подростках, ужаснувшихся собственному калечеству, на молодняке, отпущенном поглядеть мир. Так перед забоем отпускают скотину на лужок, жирок сбрыкнуть. Раньше лихой журналист планировал изменить нашу с Эмилией жизнь. Теперь он, кажется, настроен обрушить на голову Кадошей громы небесные.

Наверное, оттого он постоянно роется в ноутбуке — добывает оружие для битвы со злом, мой герой. Я думал, последние дни перед операцией (даже не знаю, в каком смысле это слово применить, в медицинском или в криминальном) мы побудем вместе. Но я вижу только Янову спину или склоненное лицо, озаренное светом монитора. Впрочем, не мне пенять на скуку, туристская жизнь полна забав: мы путешествуем с острова на остров, приобретаем туры по рекам, гуляем по холмам, осматриваем фермы бабочек, посещаем Дворец фанерного дзена или как оно там называется, нелепое сооружение над городом. И везде, везде, словно черт из табакерки, нам навстречу выскакивает Лабрис. Мне даже кажется, что Джон ему не звонит, дядя сам нас находит.

Мы больше не говорим с дядюшкой об эзотерике. В следующую встречу Ян встречает Лабриса новым ошеломительным вопросом:

— Вы знаете, что близнецов может разделить не только ваш сумасшедший братец?

Дядя некоторое время молчит, точно обдумывая, признаться ему или отрицать.